Сибирские огни, 1934, № 5
бе, при болезни, при краже, — во всех слу< чаях ‘небогатой впечатлениями степной жиз_ ни. Он учил, наставлял, руководил. Не пото му ли байство, 'одной рукой раздувавшее православное кадило, другой рукой поддер живало шаманский бубен! Оркот поднялся и полынным веником ллес- ■ 1 гул воду 'из деревянной чашки. — Сэк! — Сэк! — повторили за н>им в кругу. Тахтай с поклоном протянул шаману ков шик араки. Шаман выпи.» и закружился вокруг костра. Все быстрее и быстрее. — Синеющие, оиние долины! Зеленеющие, зеленые леса! Через яр, за которым не слыш на голоса, через кипящее озеро и кипящий ад, через девять черных адских ступеней — «ее одолею я на пути к тебе, о, Ымай, свя щенная мать-огонь! Вот стоишь ты в мед- но-красной юрте. Постель твоя из красного шелка. Красного шелка одеяние твое. Одна пола твоего платья развивается над Кымом- Енисеем, другая — над Ахбаном — быстрой рекой. Подобно ветру, мчишься ты пс степи на огненно-рыжем окаку.не, и огненно-рыжее солнце кровью заливает твою степь и твою зслотую юрту. О, Ымай, мать-ого.нь ! Гром че бей в свой красный, медный, звонкий бу_ бен этим пылающим вечером. Сейчас ты при. мимаешь образ дитяти. В сумерки ты иг раешь, распустивши волосы, подобно моло дой девице. Нсчыо ты надеваешь на себя богатырскую кольчугу, разукрашенную крас, ной краской и когтями соболей... Оркот неожиданно опустился на пел и за бормотал так, что его трудно стало пони мать. Эпчелей шопотом об’яснял: — Это он беседует с Ымай. Тахтай, низко кланяясь, подавал шаману табак и вино. — Ноги твои да ступают твердо! — бла годарил тот и, не глядя, брал то трубку, то ковш. И снова бормотал, перезван.ива!я бу бенцами: — Ты согреваешь белые облака и делаешь их красными. Ты выжигаешь землю и де лаешь ее черной... Беседа с духом явно затягивалась. Тахтай в пятый и шестой раз подавал шаману чашку араки и трубку. Тот заметно пьянел, и когда снова закружился в своей дикой пляске, то стал все больше и больше походить на неис. тового плясуна' из кукольного театра с его невероятными, деревянными движениями^ Наконец арака пересилила. А может быть, старику просто надоело. Ведь не так-то мно го он получит с бедняка Тахтая. И старый Оркот тяжело грохнулся на землю. Ребенок пронзительно и страшно крикнул. Никто не взглянул на него. Тахтай подошел к шаману и поклонился: — Счастливо ли было твое путешествие, кам? Оркот пробормотал: — Да! пусть кишит перед тобой твое по томство! И сразу зашумели десятки голосов. Гости Тахтая поднялись с мест. Они сами качались, К<ак пьяные. Кто-то тащил барана. Несли де ревянные ведра с айраном и аракой. Дорого обойдется Тахтаю камлэнье! О» растерянно улыбался, кланялся и благода рил. Только Танаджах не смеялась и не радо валась. Она припала головой к худенькому ггельцу ребенка и беззвучно плажала. М а т е ринские глаза рассмотрели на бледном ли чике сына черную тень нелепой и обидной смерти. Оркот, покачивая головой, осматривал теленка — свой заработок за эту ночь. Мы вышли из улуса. Белесый рассвет, спотыкаясь, бродил гго серой траве. Над темносиними тасхылами. курился утренний туман. Холодно. ЛЮДИ ОДНОЙ КОСТИ ■Летом 1925 года в Хакассию можно было попасть уже по железной дороге. Но что эго была за дорога! Поезд шел так медлен но и так боязливо, что, казалось, он, слов но старый таежный кснь, ощупывал своим железный копытом каждый попавшийся ка мешек. Впрочем, кто хотел, создать себе более иди менее полное представление о рельефе Хакассии, тот ничего не проигрывал от та кой поездки. Рельсовый путь пересек и се верную, и центральную, и южную части области (тогда — округа). Геры справа, горы слева. И даже впере ди горы. Тогда поезд, не торопясь, проти скивается в туннель. А за туннелем долго и осторожно ползет над темными котлсви- нами. Потом все чаще и чаще подбираются к рельсам лиственницы, сосны, березняки. И около станции Сон поезд идет великолеп ной горной тайгой. Наконец у станции Уйбат начинается степь — ровная и тягостная. Поезд, вабы* «вою осторожность, торопится пробежать последние 100 километров мимо ковылей и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2