Сибирские огни, 1934, № 3
встала, настойчиво заглушая шевельнув шуюся в сердце жалость. Толкнув двери, перевалилась через порог. Ребенок трепыхался, задыхаясь от рена. Мать тяжело поднялась, обвела аил туск лый взглядом. Приоткрыв дверь, посмот рела в темноту. Гроза бушевала в долине. Пламенные би чи с TpeiOKOM спускались чуть не до самых аилов. Когда пролилось на землю яркое пламя, она' увидела черное пятно, увлекаемое вет ром, захлестываемое дождем. В груди раз лилась теплота. — Вернуть бы ее. Гроза захлещет хи лую или вода бросится с гор и в реку смоет. Хотя и худая жизнь, а всякому жить хочется... Сердце тревожно екнуло. — Она так исхудала, что муж мой взглянет-на нее и отвернется, — утешала себя. — У него мужское сердце, черствое, жалости нет... Ливень приударил. Лились огненные во допады. Нигде не было видно ничего, по хожего ва человека. 4. На следующий день вернулся Ярманка. С женой он даже не поздоровался, а сра зу взялся за устройство на мужской по ловине маленькой кровати. «Передние зубы ронять начала, скоро соасем сдохнет», — отметил он. Чаных подумала: «А не встретил ли он Яманай на тропе? Может быть он сговорился с ней?.. По тому и отделяется...». Она надоедливо брюзжала, а он как бы не замечал ее. К люльке даже не подошел и отталкивающе косился на ребенка. Де тей Адара, увивавшихся около него, то жалостливо гладил; то нарочито ласково похлопывал по спинам. Ему хотелось по тушить в себе самообвинение в том, - it o обрекает их ва сиротство. «Маленький может скоро умереть. Вот тебе и кровная связь», — уопокаивал се бя. В аиле появились книжки, бумага, тол стый чурбан, заменявший стол. Не прохо дило дня, чтобы к Ярманке не приходил кто-нибудь из приятелей. Они часами си дели возле парня, внимательно слушая его. Веселые улыбки их как бы говорили: .«Теперь у нас ;в кочевье есть человек, который все может прочитать и что захо чет, то и напишет!». — Кончал учиться? — Ну, еще много. Осенью опять поеду. Все отмечали, что он пополнел, стал сте пеннее, лицо его посветлело. По вечерам Чаных приставала к нему с одним и тем же: — Опять на свою лежанку? То ли тебе на кровагги твердо? — Вместе спать вредно. — Он неприяз ненно отмахивался. — Занавеска у тебя очень липкая и дымом пахнет. — Первый год со мной жил не вредно было, а теперь вредно. За молодыми гоня ешься. Он молчал. Чаных начинала хныкать, а под конец слезно ревела и умолкала лишь тогда, когда подымался сам Токуш. Ста рик скорее приказывал, чем утешал: — Ты »е ллачь. Слезы — дурная роса, от них лицо сохнет, как трава от едкич капель. Блестя костлявой грудью цвета красной меди, он поворачивался к сыну, грозил трубкой и строго бубнил: — Не дури. Адар бабу тебе оставил, держи ее как следует. — Теперь свобода Нельзя чужих баб навязывать. Я у учителя спрашивал, — дерзко отвечал сын, покидая аил. Утрами его видели на реке. Он стара тельно мыл руки и плескал воду на лицо. Молодежь спешила к нему, посмеиваясь: — Перестараешься: всю красоту смоешь. — Хорош, как лягушка... она тоже каж дое утро моется. Он, улыбаясь вместе .с ними, доказывал: — В школе говорили: «Мыться не бу дешь — осенью не примем». А учиться мне очень хочется. Учиться будешь — все увидишь, там и этам, — размахивал рука ми во все стороны. — Как жили люди е то время, когда этот лес еще не родился.,. Все узнаешь. Все, все... Умывшись, он встряхивался по-гусинэ- му: — Эх, хорошо! Однажды Борлай как бы не намеренно проговорился брату о своей встрече с Яманай. Ярманка, сдерживаясь, предосте рег чуточку изменившимся голосом: — Сапог увидел — ухо держи откры тым. Лупи острыми словами. Лупи скорее, пока он не ударил тебя. Старший Токушев обрадованно усмех нулся: — О-о, и у тебя чутье появилось! Это хорошо! Пора, брат, в дело ввязываться. Не удержавшись, парень спросил изме нившимся голосом:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2