Сибирские огни, 1934, № 3

ложил трубку. Потом размеренно, будто зная, что не откажут, попросил: —-Принимай меня в свой табун. Я тоже напористый: надейся на меня, как на само­ го себя. ■ Токушев, слушая Содонова, подозвал Тохну и добродушно спросил: — Разве я ростом выше всех? — Нет, —-ответил малыш, окинув взгля­ дом толпу. — Почему же ты меня зовешь большим? Отец так велел? — Ие. — Не зови так, а то мне стыдно. Боль­ ших людей здесь нет. Большие люди там, — махнул на запад, — в главном го­ роде... А я такой же, как твой отец. — Встал рядом с Содоновым. Тохна, думая, что с ним шутят, недо­ верчиво тряхнул головой. —• А ты почему раньше не записывал­ ся? —- спросил Борлай своего соседа. Твердый голос, вырвавшийся из-под кло­ чьев лесного мха, придавил все голоса: — Я думал: разговоры одни, а толку никакого... Будешь ты ездить по курсам разным, а на нас плюнешь. Теперь вижу, что ты понастоящему взялся... После Утишки Содонов -считался самым состоятельным середняком в кочезье: у него было десятка полтора коров, один­ надцать лошадей, баранов столько, что каждую осень всей семье шили новые шу­ бы. Борлай знал, что многие алтайцы по­ сматривали на этого волосатого человека и прислушивались к нему, мысленно выра­ зил надежду: «Утишка у нас, да этот запишется, тогда все в товариществе будут», — м степенно ответил: — Я думаю, что примем. Ты приходи на собрание... — Я не последний человек, от своего слова не бегаю, — тем же голосом про­ должал Содонов. В аиле Борлая ждала жена. Она вытряс­ ла последнюю муку, полученную от Гос- торга за пушнину, замесила крутое тесто, выкатала из него толстые лепешки — терпек и пекла их в горячей золе. На мужской половине был собран завтрак: в березовом корытце — сметана, в чашке перепревшая во время выгонка араки пе­ на чегеня — знак глубокого уважения. Усевшись к опню, старший Токушев ощу­ тил слабое желание сказать жене то, чго иного раз думал: «Какая ты у меия забот- ллчая. милая хлопотунья», — ко доброе Сиб, О г ни. 6. желание тотчас же сменилось чувств jm неловкости, будто слова эти действитель­ но были произнесены: с детства привык не говорить о своих чувствах и думах. Покачиваясь сытым утенком, приковыля­ ла дочка, одетая в серую рубашку и белую барашковую шапочку. Отец посадил ее к себе на колени, ласково похлопал по ши­ рокой спинке и угостил кусочком хлебч, обмакнутым в сметану. И опять у него появилось желание похвалить Карамчи: «У соседок дети до пяти лет бегают на­ гими, а у «ее, любящей и беспокойной матери, маленькая Чечек одета». — Она теперь имя свое выговаривает,— радостно сообщила Карамчи. — Да ну?! Тебя как звать? — Чечек, — уверенно пролепетала де­ вочка. Борлай в открытые двери указал на цзе- тущий луг: — Вон там чечек, много чечен19. — Нет, там трава. Я — Чечек, — обид­ чиво настаивала дочь. Рассматривая ее светлое личико и срав­ нивая с лицом матери, он подумал: «Если бы сын... Лет через пятнадцать он пошел бы со мной на охоту. Я сделал бы его первым стрелком...». Жена села против него, раскурила труб­ ку и тихонько протянула через огонь. Де­ вочка шаловливо вырвала ее у матери и ткнула в рот очнувшемуся от раздумья отцу. — Гони от себя грусть: я видела сон будто у меня родился сын, — звенел при­ ятный голос Карамчи. 3. К вечеру надвинулась туча, отягощен­ ная, черными сгустками крови. Где-то за горой глухо, но уже грозно ворчал гром. Старого Токуша не было дома и Чаных развела большой костер — все веселее. Она подогревала не допитый днем чай, когда иступленно забухала собака. Кто-то чужой подразнивал ее палкой. Остроухий никогда не лаял так на людей своего ко­ чевья. Женщина замерла, прислушиваясь. Ей показалось, что она ясно слышал! чье-то тяжелое дыхание. Острые когти ца- рапали дверь. Не зверь ли пожалова;1? Чаных взглянула на незаряженное ружье, медленно перевела взгляд на топор и оста­ новилась на костре, схватив самую боль­ шую головешку. 19 Чечек--цветок.