Сибирские огни, 1934, № 3
«Я буду крепка... уйду... в первые же три дня, когда разлетится воронье, уйду... Пусть на замок запрут меня и то не удер жат... Уйду через верх, как уходит дым,». Ее подхватили под руки и повели в аил, о котором она думала, как о каменном ме шке. Мгновенно возросший шум востор женной толпы напомиил снежный обвал, ломающий деревья и 'крушащий камни. От куда-то вынырнули парни с березками, ча которые была привязана .белоснежная за навеска. Невесту толкнули к распростер тому полотну, — и она уперла кулак в пе реносицу: лучше не видеть эти раскраснев шиеся рожи, облизывавшие губы в пред вкушении пира. Над аилом жениха поднялись тучи гу стого дыма. Кто-то сказал, что жизнь но вобрачных потечет беспросветно^ ночью. Если бы Яманай в этот миг вскинула голову и посмотрела поверх занавески, то увидела бы невысокого парня, надвинувше го шапку на глаза и упрямо пробивавше гося навстречу ей. Она узнала бы его по шелковой кисти, рассыпавшейся на широ ком лице. Но она шла, пошатываясь, и тя желая голова ее никла. И только тог/ia она оторвала кулак от переносья, когда по-медвежьи зарокотали голоса гостей, бросившихся куда-то в сторону и чуть бы ло не смявших ее. Мелькали бронзовые кулаки над голова ми. Взлетали клочки чьей-то шубы. Алтай цы орали, что было силы: — Кости ломай... Ломай.. — Рви ему жилы... «Ни одна свадьба не обходится без драк», — подумала Яманай. — «Но... рано начали, трезвые: худо будет». Крики стали пронзительней: — Догоняйте... Держите его... Послышался удалявшийся лошадиный то пот. Дальняя родственница заметила, что из- под кулака невесты текли слезы, жалостли во вздохнула: — Видно нелюбо девке замужество... Ее соседка сочувственно отозвалась: — Сердце не обманешь: оно чуткое... — Не зря Большой человек столько ло шадей отдал, -— прошепелявила беззубая старуха. — Не зря. — Баба рождена под мужем ходить, ■— смиренно проговорила пожилая женщи на. — Ночь на день не перевернешь, из бабы мужика не сделаешь. Перешагнув порог нового аила, невеста кинула в очаг ветку пахучего можжевель ника. Ветка упала на золу и не загорела. «Он приедет... Сегодня же ночью увезет меня», — подумала Яманай, светлой на деждой старалась успокоить себя. На ее голову бабы опрокинули полную чашку парного молока. Усаживая невесту на кровать и отгораживая занавеской, го лосили: Пусть лицо твое до последних дней умывается молоком. Пусть аил твой всегда цветет доволь ством. — Расцветет! — безотрадно пробормота ла Яманай, уронила голову на грудь. 3. В ночь перед тоем жених не сомкнул глаз. Он один копал ямы для костров, укреплял казаны и рубил дрова. Сам с со бою разговаривал вполголоса: — Скоро у тебя, Анытпас, будет свой очаг, свои табуны. Большой человек на мекнул, что он сделает все, посадит тебя на твою собственную лошадь. Деды и отцы коротали жизнь, кочуя с табунами, принадлежавшими зайсанам, а вот у него, молодого сына Чичанова, ско ро будет свой табун. Неделю тому назад, когда он кочевал с табунами по ту сторону хребта, приска кал за ним посланец: — Хозяин зовет. Сердце парня больно шевельнулось: «Опять разобьет губу, как прошлый раз, когда волки задрали жеребенка, и про хрипит: «Я к самому царю ездил за ло шадьми, а ты, собака бездомная, не бере жешь их». Неожиданно вспотел, когда Сапог вели кодушно встретил его чашкой араки. Хо зяин кивнул на Шатыя и начал приятным голосом: — Вчерэ кам быстрокрылой ласточкой летал на седьмое небо, к доброму богу Ульгеню. Там он услышал радостное: «Самый покорный человек на земле — Анытпас Чичанов. Ум у него светлый, как само солнце. Жените парня на первой кра савице и устройте такой пир, чтобы дере вья от радости затеяли игры. Дайте ему,— за послушание его, — удалых коней, крзп-. ких, как струна, — пусть будет хозяи ном». Тыдьгков широко развел руками, будто хотел сказать: «Смотрите, как я богат и добр». Качнул головой: — Я выполняю волю доброго бога. Пусть он укрепит в тебе, сын мой, силу к покорность.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2