Сибирские огни, 1934, № 3
Она подняла на него глаза, — на щеках ее дрожали капли, — видя его непоколеби мость, покорно опустила голову. Все окружающее «оказалось Ярманке чу- жим, неприятным, но пока неизбежным. Укоризненный голос отца не растрогал, а обидел. Старик ворчал: — Я тебя кормил, ростил... А меня «то кормить будет? С голоду околею... Парень ответил равнодушно: — У тебя еще два сына: прокормят. — Взгляд его тянулся к женщине, торопливо ощупывал ее, рвал пуговицы, мял горевшее тело. — У них столько же заботы обо мне, ско лько у тебя... Не ответив отцу, упал в постель. Неуто лимая жадность буйствовала в нем. Хотел в своей неистовстве утопить последние вос поминания о той* молодой, красивой, но из менчивой, как думал он. Вспомнилась песня: Не буду я ходить по земле, рас- топтаной в грязь. Не нужна мне женщина, принад лежавшая Анытпзсу. Эту песню сложил он сам, чтобы поскорее изгнать из своей памяти Яманай. Теперь он торопливо ждал, когда храп отца будет сильнее треска дров в костре... Ночью под шубу залез холод, стыли но ги. Ярманка проснулся, вскочил с кровати с ■ощущением горечи, лито его перекосилось, будто он ,по ошибке вместо сладкого кан- дыка 'с’.?л корень, вызывавший рвоту. Он плюнул к постели, над которой стоял кис лый запах, метался по аилу, чтобы размять застывшие ноги, перешагивал через яму, где спали дети, обходил отца, подставив шего огню черную грудь, похожую на обожженную колодину. Потом он сел к ог ню, тяжело покачав головой. Там, в об щежитии школы, он уже привык спать на топчанах, вытянувшись, а вот теперь дол жен согнуться у огня. Собачья жизнь! Он, Ярманка Токушев, и одну зиму не согла сился бы зимовать в аиле. Он сам себе не •враг. Белые пауки осторожно, словно на ниточ ках, спускались в дымовое отверстие и не заметно таяли. Дождавшись рассвета и вспомнив утрен ний распорядок в школе, Ярманка почувст вовал возвращавшуюся бодрость. Он хо тел умыться, но не нашел воды. Взял аркан, переметные сумы, (сходил за лошадью и от правился на реку. Пушистый снег накрыл землю толстой кошмой, ноги увязали по ко- Сиб, Огни 8. лево, идти было тяжело, как по песку. Ярманка разгреб снег, нарубил льду — мелкие куски ссыпал в сумы, а крупные цриторочил и двинулся обратно. Дома он натаял воды, достал обмылок и начал умы ваться у «остра, пофыркивая от удоволь ствия. Отец брезгливо наблюдал за ним, нако нец, не выдержал и вскочил. — Брось воду... Ишь ты, умываться вы думал. — Хорошо умываться! Глаза яснее видят, •Тело легкость чувствует! Слова сына казались дерзкими. Старику хотелось ударить наглеца, но он понимал, что ушли те годы, когда сыновья бесприкос- ловно повиновались ему. Они затеяли что- то непонятное. Им может быть и хорошо будет, но каково ему, старику, переносить все это. Чувствуя свое бессилие, он отвер нулся, простонав: — Счастье из аила уйдет, скота не будет... — Разве только .тот счастлив, у кого скот? — А как же? Ты с голоду пропадешь, если скота не будет. — Я думаю, что Iсчастье — это когда всем, кто на чужой шее не сидит, будет хо рошая жизнь, — сказал сын внушительно. — Жрать что будешь? — Моя дорога —1 служба. Скот начнут держать сообща, — все будут сыты и я бу ду сыт. — Розевай рот. — Старик искренне зас меялся, но хохот его напоминал прискорб ный скрип коростеля. — Какой дурак от даст скот в общее стадо? -— А вот увидишь. Встала Чаных, потягиваясь и щурясь, как кошка на солнечном пригреве. Старик спуг нул ее сладостное чувство, сказав: — Совсем хочет убежать от нас, к рус ским... Лицо женщины вытянулось, глаза были готовы вылететь иь орбит, уголки губ зат репетали. Ярманке неприятно было доказывать, что он привык к теплой комнате с больши ми окнами, чистым воздухом, ему теперь даже нравилась пресная кухня. Он видел как дрожала угрожающе поднятая рука от ца, похожая на надломленный ветром по лусгнивший сук. Токушу хотелось показать сыну, что он, старик, знает не меньше его. — Я понимаю русскую хитрость, — ска зал он предостерегающе. — Они заманят тебя, а потом кожу сдерут... Сын расхохотался. А старик, утешая се бя, молвил:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2