Сибирские огни, 1934, № 3
Нахлестывая -коня плетью-двухвосткой, Сапог мчался в Агаш. Снежные вихри об гоняли его, застилая даль. Быстрее них летели тревожные мысли. —• С голыми руками приеду, толку не будет... Отмахав больше половины пути, он вдруг повернул коня, направляясь домой, шептал одобряюще: — Так лучше. По-иному взглянут «а ме ня, как на своего человека. И ие будут приплетать к дурацкому делу... Во дворе он без пЛющи слуг спрыгнул с лошади, крикнул, чтобы ему принесли тажаур водки и вышел за ворота. Сделав грозное лицо, вломился в аил Анытпаса, все уголки обшарил уничтожающим взгля дом, отметил, что пыль подметена, вокруг оп»я постелены телячьи шкуры, посуда составлена рядком, кров'ать — в порядке, стало уютнее, теплее. «Поумнела. Правду русские говорят: «Бабу не бить, так она тебя не будет лю бить». — Брезгливо оборвав думы о по корном примирении Яманай с Анытпасом, он жестким, как хруст листового железа, голосом осведомился: — Где твой кривоглазый? — Не знаю. С тех пор не возвращался... Шестой день пошел, — равнодушно мол вила она и подвинулась к 'кровати, заме тив, что глаза Сапога заискрились муж ской жадностью. — Почему не. плачешь? Не ищешь? М о жет он человека убил. Он внимательно ощупал слегка порозо вевшее полное лицо, недовольно двигав шиеся брови, ершисто приподнятые плечи, выдающиеся холмы грудей, едва скрывае мые старой шубенкой, сшитой из обрыв ков, заглянул в круглые глаза, горевшие презрением, и отметил, что она налива лась красотой, как только-что распустич- шийся лесной пиан, но в ней уже посели лась неприсущая алтайкам дерзкая сме лость. — А где, у лесного цветка, чегедек, ко торый я подарил? — По-гусиному склонив голову, тянул заискивающе. — Первой красавице голубых долин стыдно ходить в такой шубе. — Меракйм дымом улетел. — Брызнув гневным взглядом, Яманай решительно опушила голову, дышала учащенно, а правой рукой шарила под кроватью. — Так разговаривать со старшим нель зя. Стыдно. — Пригнувшись, Тыдыков, двинулся к ней, готовый упасть камнем, смять ее; потрясла пузатым тажауром, на поминавшим паука. — А я тебе подаро* принес. Стыдно тебе так, красавица... — А тебе, псу, не стыдно лезти. — Юо- кнула за занавеску. В руках ее блеснуло стальное острее. —■Что сказала? — упавшим голосом прошипел он. — Ты у меня скоро пере станешь пикать... Губы его побелели от слюны, бороденка долбила воздух, точно пей1«я лед. Возле аила чуть поскрипывал снег, кая бы тайком вздыхал. Кто-то приближался, крадучись. Сапога обдало ледяной 'шльо, проникающей до костей. Вспомнив роко чущий • хохот в избушке сельсовета, пред ставил себе каменного великана, перед которым он, Сапог Тыдыков, зайсая — мошка. Таким великаном мог быть вы скользнувший из повиновения народ. Вот народ пришел за его голосом. Опустив шись на шкуру, оовно брошенный откуда- то сверху мешок половы, Тыдыков сле дил за входом. Медленно отдираемая от притолоки дверь протяжно скрипнула. Во ровски просунулась чья-то обледеневшая нога, потом рука, и лицо с куржаком на хилых волосках, изломанное еще непо тухшим ужасом и самообвинением. Чело век осторожно впихнул в аил стое разби тое тело и, увидев гостя, попятился, при подымая дверь спиной. — Ты куда? — Сапог остановил его гневным окриком, будто за грудь схва тил. Ощущая острую злобу на самого се бя и шалящий стыд перед женщиной, ко торая теперь назовет его трусом, он готов был истоптать пас.туха: — Где пропадал? Винтовка где? Анытпас покачивался, как подрубленное дерево, опускал взгляд на свою грудь. Три дня он провел в лесу, бросаясь от одной горы * другой, везде самые старые лиственницы грозили ему 'Своими верши нами, сучьями указывали на него, точно пальцами, и похоронными голосами шуме ли: — Мы знаем... Все знаем... Он сделал усилие поднять руки и загк нуть уши, чтобы не слышать таких же слов из уст хозяина, чтобы ие знать укоров отвергнувшейся от него жены, но руки не сгибались в локтях, плечи онемели, слов но навалили на него десятипудовые меш ки — ни дыхнуть, ни шагнуть.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2