Сибирские огни, 1934, № 3

плевались разгоравшиеся губы. — Опять ■'начнет лупить меня головешками. Даже дорогие подарки на нее не действуют... Новотухавший взгляд кинул на небопо­ добный свод юрты, будто Укорял кого-то: «Была ли где-.нибудь такая гнуонач вольность, такая распущенность, чтобы ставшего в сеоке головешками лупить? Не стало в народе страха. Растаяло пови- 'ковение, как снег в раннюю и дружную весну. Оглянуться ие успел, а уже растая­ ло. Все это оттого, что из города люди­ шек разных понаползло, сюда, как мура­ шей». А минуту спустя он, уверению тряся бородой и ехвдно посмеиваясь, утешал себя: — Нет, не растаяло. Вот увидишь как перед тобой волзать будут, у ног твоих землю языками вылижут... Это «а них на­ шел дурной сон. Скоро проснутся в испу­ ге. Очухаются. Я знаю. Он выгодно продал Росторгу маральи рога: на кровати иод периной появились новые мешки с серебром. Три мешка! Пу­ довики! Но и это мало радовало его. Он без конца курил, беспокойно пощи­ пывая пышную кисть на шапке, властно рычал на жен: — Разжигайте трубки. В таком настроении застал его Копшо- *ай. По желтому, шубному лицу гостя, по тревожно округлившимся глазам, Сапог оонял, что сосед привез нерадостную но­ вость. — Слышал, Большой человек, что с на­ ми делают? — спросил тот почтительно, оставаясь на ногах. — Нет? А что опять удумали прокля­ тые танконогие?‘ — ■раздраженно осведо­ мился, зная, что только разящая новость мЪгла поднять этого тучного лежебока из его берлоги. — Садись. — Голос у нас отобрали. — Как можно у живого человека голос отобрать? — Хотел недоверчиво улыб- етуться, подчеркивая неосведомленность и трусливость гостя, но попытка была тщет­ ной, — застывшие губы не повиновались. — Все будут выбирать новый сельсовет, г нас с тобой не пустят на собрание. — Ты что-то путаешь. — Сам был в совете, сказали: «у тебя голосу нет». — Короткие н ош его подо­ гнулись и он сел, напоминая раздерган­ ную ветром копну. — Я тоже думал, что даутят и крикнул: «Вот какой у меня го- • Тонконогими называли русских. лос». А они свое и строго так: «Ты не имеешь права говорить, а если вздумаешь на собрание придти — в тюрьму отве­ зем». Они перекинулись взглядами, спрашивая друг друга: «Что же это такое?». Теперь было ясно, что Копшолай не врет и не путает. Сапог зарычал, на «его: — Ты виноват. Я один им шею ломал, а вы отсиживались за моей спиной. — Почему не оказал, мудрый человек? Ты — наш отец родной, старший, в тебе кровь самого Мундуса... — Не сказал, не сказал... Потому чго вы дураки, пни гнилые... Подергивая плечами, Сапог вскочил, смешно выкинул вперед онемевшие ноги, крутился, разыскивая опояску, дышал так шумно, будто на крутую гору во весь дух бежал. — У меня голос не отберут. Нет... Я в Новосибирск поеду, в Москву... Я с во­ енным ведомством связь установлю... Слова эти звучали больше хвастов­ ством, чем самоутешением. Крепко веря в свою изворотливость, в могущество де­ нег, в силу слова, сказанного во-время и в нужном месте, он все же не чувствовал надежды на быстрый успех. Горькое сом­ нение точило его, как червь трухлявое дерево. Лишение голоса — это еще одно звено цепи, в которую хотят заковать его и всех богатых. Ветер постепенно меня­ ется, дует с северо-запада, насквозь про­ калывает. — Но все-таки я сумею повернуть куда надо. Еще никто не видал всей моей си­ лы .. Размахнусь, леса затрещат. — На губах его сохла слюна. Одевшись, крикнул старшей жене, что­ бы подала большой тажаур с серебрен­ ными оленями на стенках, наполненный водкой, — секретарь сельсовета, красно­ носый, похожий на гуся, Тихом Гаврюш­ кин — старый писарь и выпить не дурак. Сапог отлично знал его по тем дням, ко­ гда носил зайсанскую бляху. Гаврюшкин в те времена, обычно, сидел рядом с ним и, нацелившись одним глазом в бумагу, а другим в потолок, рассыпал крутые за­ витушки, похожие на рога архара. Косо­ глазый писарь, на голове которого мыль­ ной пеной собиралась седина, с молодых лет служил в этих краях и владел алтай­ ским языком не хуже, чем русск’^м, и потому крепко засел в сельсоветской кан­ целярии. Провожая Сапога, Копшолай пищал: