Сибирские огни, 1934, № 2

— Здравствуй. — Пастух? — Пастух. — Закурить есть? — Есть. — А «у , дай завернуть. Завернули. Раскурили. — Табачок у тебя — «выдери глаз». Свой, что ль? — Сеем. — Давно пастухом? — Давненько. —• Сколько коров? —- Сто. — Овец? —- Семь десятков. —• Х орош о знаешь? — Знаю уж. —• Может — больше? — Нету. — А если я насчитаю больше — будет остаток моим? Пастух скупо улыбается в бороду. — Ну-к, што ж, считай. — Одна, две... тридцать... сорок... Семь­ десят восемь!.. Здорово, да? Восемь штук мои, говоришь, — смеется Хонмн. — Обмишулился я. У нас семь приблуд­ ных. Я забыл. — Ну, ладно. Н а тебе семь, а у меня еще одна осталась. Не знаешь, оказывается, ты своего стада, пастух. Значит, у тебя и в о ­ ровать могут, и волк может резать — их вон тут до чорта, — а ты и не заметишь. И начинается беседа уже по душам. П о ­ литотделец подмечает ошибки пастуха, толкует о значении пастуха в зажиточном, большевистском колхозе. Пастух давно разостлал на холодной коч­ ке полу своего тулупа и на ней удобно, рядом с пастухом, уселся политотделец. Наступление политотдельца на пастушью «безмятежную» психологию упорно и жарко — Почему ты держишь овец на стерне? Почему не гоняешь вон на те полынные поля? — Дык, мил человек, товарищ политот­ дел! Полынь же горькая. — Овца-то ее жрет? — Дык (не в овце тут дело, овца что хошь сожрет. А требушину-то с каждой забитой овцы мы, пастухи, получаем, ай нет? —-Ну, получаете. Полынь-то тут при чем? — Как «при чем»? Дык если овца эту самую полынь жрать станет, требушина-то ее да кишки — во -как горечью возьмутся! — Мгм, — задумывается Хоннн и затем, повернувшись лицом к пастуху, спрашива­ ет: — Так, значит, чтобы тебе не получать горькой требушины с дбух-трех овец, ты остальных восемьдесят овец моришь голо­ дом, так что ли? Черта подведена. Крыть нечем. Пастуху ничего не остается, как отвернуть лицо от (собеседника и надолго уставиться вдаль, где тучи оторвались от горизонта и края их, как раны' горят розовым теплом. В часы холодные и туманные, наполнен­ ные тишиной осеннего рассвета, больше­ вик, иваново-воанесенский т-кач, долго учит сибиряка-пастуха, колхозника, большой мудрости новой эпохи, новых взаимоотно­ шений. Он не оставляет камня на камне в здании, построенном психологией собствен­ ника, который," хотя и вошел в колхоз, но который еще недостаточно глубоко понял, что такое коллектив, общество, социализм. После бесед и работы, проведенной по ­ литотделом, артельщики «Колоса Октября» увидели, что и травление, и ячейка, и все колхозники проспали классового врага на своей МТФ. Кулак, «вросший» в МТФ, креп­ ко взял линию на срыв всей работы ф ер ­ мы. Коров слишком рано выгоняли на в о ­ допой и выпас, овец не пускали на сытные пастбища, корм давали без весу, в к ор ­ мушки подсыпали ржавые гвозди, приплод погибал от сырости и холоДа во дворах, дисциплина среди доярок, поярок и пасту­ хов систематически подрывалась. Особенно тяжко страдали ina МТФ ло­ шади. Ни одно животное не переносит бе зро ­ потно и безучастно побоев. Только глубо­ ко несчастная, исконная труженица зем­ ли — . лошадь — молчаливо терпит пытки «человеческого» обращения. Страшны слезы собаки, плачущей,- как известно, иногда от собачьего своего горя и тоски. Еще страшнее молчаливые слезы лоша­ ди, избитой, израненной, искалеченной бес­ пощадным в предсмертной своей злобе ку­ лаком. Этих лошадей, их ободранные до мяса шеи, выбитые глаза, распухшие ноги и ор у ­ дия их пыток — узкие хомуты со вбитыми в кошму гвоздями, железные прутья — . .продемонстрировал политотдел колхозни­ кам «Колоса Октября», потерявшим клас­ совое чутье и державшим конюхом на ферме матерого кулака Игната Чернова. Бывшие батраки его работали с ним бок