Сибирские огни, 1934, № 1

Василий чтО-то сообразил, содрал с голо­ вы шапку и махнул ею в воздухе: — Веруха! А ведь, бать выгорит_ дело! Ей-ей! До обеда рыскал Василий по соседям, с’-ездил куда-то, вернулся. Был возбуждая, но сдерживал в себе это возбужденье. До обеда не показывался в конторе. А потом явился туда в сопровождении кривого ста­ рика. Кривой старик, крестьянин с соседней со Степанчиковыми заимки, широко разводя руками, наставительно и убежденно заявил: - — Сено Никанора. Некипеловское сено. Могу под присягу пойтить. А ежли надо, десять свидетелей выставлю! В этот же день коммунары целым обозам выехали на заимку и стали возить сено, ко­ торое сельсовет отобрал у Степанчиковых и уступил коммуне. Василий ходил оияющий, гордый. Василий ликовал и; нахлестывая лошадь, ездил по заимкам, убежденный, что ему и дальше удастся разыскать еще не мало спрятанно-, го кулаками сена. ' Марья встретила «го как-то у скотного двора и не сдержала ясной и изумленной улыбки: — Воюешь, Василий... Саввич? Спасаешь нам скотинку? — Воюю! — сверкнул глазами и приот­ крыл выщербленный рот Василий, радостно польщенный этим полным величаньем. — Буду во-всю воевать!.. Глава пятая 1. В небывалой для него деловой, хозяйст­ венной сутолоке Василий очень уставал. К вечеру, добираясь до дому, он с ног валил­ ся. И спал крепко, беспробудно до зари. И видел сны. И снился Василию однажды особенно, за­ помнившийся, крепко угнездившийся потом в памяти, хотя и пустяковый, сон. Увидел' себя Василий во сне молодым, таким, ка­ ким был он лет пятнадцать назад. Была на нем во сне яркая сатиновая рубаха, на ногах сияли лаковые сапоги, пояс был шел­ ковый. Сиял солнечный летний день, ярчай­ ше зеленела густая трава, и с полей тянуло медвяным духом. На угоре, видать, был праздничный веселый день, — девки кру­ жились в чинном плясе и пели тягучие, ос­ трые проголосные песни. На угоре, толпясь возле девок, шум.ели парни. Красовались в праздничных одеждах, высматривали себе подруг. Красовался лучше всех Василий. Ои 'неотрывно смотрел на девичий хоровод, и в хороводе видел одну, свою, желанную де­ вушку. Он разглядывал ее, но она быстра кружилась, мелькала, и не мог Василий ух­ ватить, заметить ее лицо. Он протискивал­ ся, проталкивался поближе к девушкам, по­ рою он уже хватал свою желанную за бе­ лый рукав, но она отворачивалась, прятала лицо, ускользала. Он закипал нетерпением, тревогой, стыдом и отчаянием, он рвался, рвался. Но девушка все кружилась и кружилась, а подруги заслоняли ее, оттал­ кивали от Василия. А парни смеялись над ним, дергали его за новую сатиновую ру­ баху, рвали пояс, наступали на яркие яа- чщценные сапоги... Когда Василий проснулся, жена сидела на постели и испуганно раглядывала его. День ярко вползал в незакрытое ставнем окно. — Очухайся, Василий! Пошто стоиешь? Пригрезилось что? Василий потер ладонью вспотевший лоб и вскочил на ноги. — Всяка-всячина во сне лезет!.— неохот­ но ответил он и не рассказал жене про свой сон. А днем, выехав на ближайшую заимку, когда ширились вокруг голые поля и когда лошадь отфыркивалась от свежего, прони­ занного солнцем полевого воздуха, Василий с усмешкой вспомнил этот сон. Вспомнил н сообразил: ведь никогда-то не бывало в жизни, наяву, чтоб был он нарядно и чисто одет, ведь гаикогда-то не был равным он на деревенских гулянках. И никогда-то не смел в самые буйные молодые годы приблизить­ ся к смешливым дев|*чыим толпам, поозо­ ровать бездумно, безоглядно и беспечно с ребятами, и дать волю крепкой, как хмель­ ная брага, молодой удали. «Ишь,- что во сне-то причудится»,—сам над собою посмеялся Василий. — «Отчего бы такая чепуховина?!» И, отгоняя нелепицу увиденного сна, он (исполнился воспоминаниями своей молодо­ сти, такой непохожей на этот сон, такой отличной от него. Лошадь бежала ленивою переступью, од- нбколка подпрыгивала на рытвинах я буг­ рах. Пестрые дали плыли медленно назад. Из пестрых далей прошлого выплывала грязная, убогая и нищая Балахия. И потем­ невшая, ушедшая по-старушечьи немощ­ но в землю изба кривой улички. Изба с заклеенными бумагою окнами, с разворо­ ченной, обомшивелой крышей. И в этой избе, полутемной и грязной, в голоде дней