Сибирские огни, 1934, № 1

В 1870 году в журнале «Дело» появился его роман «Шаг за шагам», имевший огром­ ный успех у изданный затем отдельной кни­ гой. Дальнейшие издания романа были пра­ вительством запрещены. Автора обвинили в близости к революционным кругам, аресто­ вали и пощадили в Петропаловскую кре­ пость. А когда он очутился снова на свобо­ де — его ждала новая беда: тяжелая бо­ лезнь глаз. Он почти совсем ослеп, не в 'сос­ тоянии был работать и, не имея никакого другого заработка кроме литературного, переживал острую материальную нужду, жил впроголодь. Нужда особенно сильно по­ чувствовалась, когда писатель женился и семья с каждым годом увеличивалась. Незадолго до смерти выходит из печати книга стихов Омулевекого «Песни жизни», очень сурово встреченная критикой. Эта не­ удача окончательно сломила писателя. Горь­ ко кончил&ь его жизнь: выйдя на литера­ турную арену талантливым юношей с золо­ тыми кудрями, любимцем .молодежи, полным здоровья, бодрости и радости, он ушел из жизни нищим, алкоголиком, умер в ужасной Обстановке, в каких-то лохмотьях, — далее не во что было одеть его труп. ❖* s!s Поэзия Омулевекого впервые показала миру лицо тогдашней Сибири. Были в Сибири поэты и до него. Доста­ точно указать на поэтов 30-х и 40-х годов прошлого столетия: Федора Бальдауфа и Дмитрия Давыдова. Первый разработал ряд бурятских и байкальских мотивов, дал поэ­ му «Авван и Гайро» в обычной, для той эпо­ хи ходульно-романтической окраске. Второй занимался больше научными исследования­ ми края, составил якутско-русский словарь, написал две давно забытых поэмы и неза­ бытую до сих пор песню «Славное море — священный Байкал». Но Сибирь у этих поэ­ тов была не столько реальной, сколько опер­ ной, их в сущности прельщала экзотика. Для их поэтических опытов сибирские «ди­ кари» на фоне медвежьей тайги были куда занимательнее, чем пушкинские цыганы.или лермонтовские кавказцы. Юмулевский первый .взглянул на Сибирь глазами художника-реалиета. Сибирские мо­ тивы в его поэзии занимают 'весьма видное место, отличаясь прежде всего ярким и своеобразным колоритом. Поэта преиму­ щественно прельщают сибирские пейзажи. Мы находим у него художественные зари­ совки Камчатки, Саянских гор, Барабинекой степи, Бирюсинского леса, обского поло­ водья и т. д. Поэт не" мог говорить о Сибири равно­ душно. Он называет ее «страной-красавицей», «богатой и пригожей невестой», «краем, прекрасным, единственным в мире». Даже о медведе пишет он в тоне добродушной лас­ ки, именуя 'его «косматым земляком», «хо­ зяином тайги». Поэт явно идеализирует си­ биряков и особенно сибирячек. 24 строки уде­ ляет он рифмованному перечислению дос­ тоинств сибиряка: тут и смелость, и чистоп­ лотность. и независимый ум, и свободолюби­ вый дук, и золотое сердце и пр. и пр. Пишет ли он о сибирячках, он представляет их чи­ тателю, как «живой и чудесный цветник», «вюе(смуглые лица, все алые губы, все карие очи,1все' перлами зубы». Едет ли он летом от Томска до Иркутска (разумеется, не* по железной дороге, которой тогда не было, а гужевым путем) — весь этот более чем ты­ сячеверстный путь кажется ему сплошным запущенным садом: «Притомленная полднем и солнечным днем. Подвигаясь. лениво вперед, По сибирскому тракту с подругой вдвоем Нас почтовая тройка веэет. Неотвязно за нею летя, пауты Перламутром на солнце блестят. И налево цветы и направо цветы... Точно в’ехал в запущенный сад. От бесчисленных лилий, пионов и роз. От повсюду рассыпанных ма'сс Колокольчиков синих, кукушкиных слез Непривычный теряется гЛаз. И в восторге мне шепчет подруга моя: «Удивителен край твой, поэт!» Очарованный тоже, не вытерпел я И в минуту нарвал ей букет. — Да, — сказал я подруге, с сияющим лицом, — Хорошо на моей стороне. Ты полюбишь ее еще больше потом, Как узнаешь народ наш вполне. ..:А над тройкой усталой вились пауты, Проносясь то вперед, то назад. И направо цветы, и налево цветы... Совершенно запущенный сад». Характерно, однако, что и при ' таком идиллическом настроении поэт не забывает о. политической и социальной борьбе, моти­ вами которой вообще богата его лирика. Так, например, розовые цветы шиповника, широко распространенного в Сибири, вызы­ вают в поэте некую аналогию уже общест­ венно-политического порядка: «Я узнал вас, сибирские розы! Расскажите вы, милые, мне: Иль не губят снега и морозы Вас и в нашей суровой стране? И как тихий младенческий лепет, Мне послышалось ясно в ответ: — Мы цветем, подавляя свой трепет, Ради родины, милый поэт!» Родина — вот то слово, которое для поэ­ та священно. В другом стихотворении он говорит: • «При слове «родина» учили нас вста­ вать, Как учит мать пред старшими стоять Детей послушных». Йак расшифровывается это понятие в поэ­ зии Омулевекого? Ведь под этим понятием обычно скрывается узкий и тупой национа­ лизм, патриотизм, шовинизм. «За родину, за царя» •—• было лозунгом черной сотни, лозунгом царских погромщиков. Конечно, у нашего поэта это понятие — иного поряд­ ка. Оно знаменует собою нелицемерную лю­ бовь к родному народу, к народным мас­ сам, угнетаемым царской властью, — любовь,, связанную с работой для этих масс, с борь­ бой за политическое освобождение их. Эта любовь еще слепа, в ней отсутствует трез­ вый анализ экономических сил, отсутствует понятие о классовой борьбе.