Сибирские огни, 1934, № 1

ло как вчера и «ах завтра, — думать о со­ седях не приходилось. Знала Марья, что У Устиньи Гавриловны до.м — полная чаша, что никогда никаноровские не знали ни в чем неудачи. Знала, что многие работали на Устинью Гавриловну и на ее семью и вто сама она трудилась совсем мало и толь­ ко ростила и холила свое рыхлое тело. Но Марья считала, что в жизни так уже и по­ ложено: одни богаты и ни в чем не нуждают­ ся, хотя и не работают, а другие сохнут на работе и голодают. И не могла взять в толк Марья, когда при ней, вспыхивая жгу­ чей злобой, кто-нибудь из бедноты, из ба- лахнинских жителей -орал про Никанора: — Кровопийцы! На нашей кровушке жи­ реют! Нашим потом живут!.. Грабители! — Какие ж они грабители? — огорчалась она. — Они с умом живут. Чисто. Им уда­ ча идет. А ежели на них люди •работают, так не задарма же! Им польза, да и лкди кормятся, питаются коло них! И когда пошло раскулачивание, и деревня перетряхнула все добро у Устиньи Гаври­ ловны и, перетряхнув, ахнула ют обилия и богатства кулацкого двора, Марья пожалела Устинью Гавриловну, Марья пожалела, что вот разоряют богатое, крепкое, со всех сторон по-хорошему и умню налаженное хо­ зяйство. Правда, у нее где-то далеко-да­ леко в сознании шевельнулась остренькая 8ав:исть к Никанору и его жене, которые сумели сколотить себе такое добро. Но жа­ лость к обиженной Устинье Гавриловне пе­ ресилила эту зависть. С широко раскрытым, переполненным жалостью сердцем пришла она к старухе .на Балахню. И тут они обе поплакали досыта. А соседи глумились над слезами, над жа­ лобами кулачихи. Соседи были безжалост­ ны. — Ишь! — толковали они, присматрива­ юсь к тому, как притихла, прибеднилась и оробела старуха. — Ишь, какая сирота ка­ ванская! Приставляется-то как! Поди Ника­ нор не мало с собою добра унес!.. Хватит им на дожитое! — Не без этого!.. Хозяйство,у них отня­ ли, а денег-то не нашли! Деньги с Никано- ром уплыли!.. Марья не верила. Ей казалось, что дерев­ ня несправедливо судит о Никаноре. Она была уверена, что никаноровских разорили дотла и что у них ничего не осталось. И • уверенность эта тянула ее доброе сердце к старухе. Но время шло, и Марья стала порою при­ мечать, что Устинья Гавриловна в чем-то хитрит пред ней, что слезы ее очень быст­ ро высыхают, что она слишком быстро пе­ реходит от слез, от жалоб к уверенной и даже веселой улыбке, и чем дальше, тем спокойней говорит о своем будущем. И ч Марьи шевельнулось какое-то неловкое до­ садное чувство. И это неловкое чувство к Устинье Гавриловне окрепло и стало боль­ шим, когда старуха рассказала о проделке сына, об его отречении. В этой проделке Марья не все поняла, не все ей было ясно и доступно, но одно хорошо уразумела она: что тут какой-то нехороший обман. И доверие к Устинье Гавриловне дрог­ нуло и пошатнулось у Марьи. Забежав как-то к ней, она застала ее возле раскрытого сундучка, в котором она рылась. Устинья Гавриловна испуганно за­ хлопнула крышку и плаксиво, но с сухим» и насторожившимися глазами сказала: — Вот, Марьюшка, в тряпье, в остатках бросовых роюсь! Совсем нас раздели, па- подяего по единой паре оставили, да и то драное... Ищу, не завалялись ли где под­ ходящие тряпки! Но Марья успела разглядеть в сундучке кусок нового ситцу. Марья промолчала и, недолго г.ооидев у старухи, ушла с ойидо! в сердце. В другой раз она зашла к Устинье Гав­ риловне в то время, когда та пила чай. На столе, рядом с помятым, стареньким само­ варом, стояла стеклянная сахарница, пол­ ная сахару. Устинья Гавриловна быстро су- кула сахарницу за ящик и заулыбалась: — Проходи, проходи! Чайку со мной по­ пьешь!.. Да что я?! Какой тут чай, — ма­ линка у меня сохранилась, малинку пыо^. А уж сахару нет! Скуса его, Марьюшка, не помню!.. Садись! Марья отказалась от чаю и в сердцах подумала: «Скрывается от меня! Хитрит!» А старука делала вид, что только однюй ■ей и доверяет. И однажды показала ей это доверие на деле. В тихий весенний вечер она пробралась к ней потаенно, задами, прошла через ого­ род и взволнованно спросила: — Одна ты? — Одна. — И ребят нету?' — Паужинают ребята в столовой. — Это хорошо!.. Я к тебе, родная, м милостью. Помоги мне, Марьюшка! Марья взглянула на Устинью Гавриловну, видит — нет на той лица, пожелтела, ис­ пуг в глазах лежит. — Что стряслось, Устинья Гавриловна?