Сибирские огни, 1933, № 7-8

Я стою на высокой горе, Чтоб не пускать табун; Ты скоро пойдешь на кстау, А я куда — не знаю. Ак - >бас отбил меня От Хайдара, И я, как дикий конь, Попал в лес, В совиный треск огня. Я думал о тебе, Казкен, И попал к Гордею. Там был проклятый день И . огонь, как рыжая грива. Кто скажет мне, Казкен, Куда идут люди? Они стоят, как больной табун 'Подо мной в долине. Я вместе с ними прошел огонь, И они повезут больных людей На Чингистай пить кумыс. А осенний кумыс плохой. Но что же делать, Казкен? Когда мы бежали через огонь, •У меня выросли крылья, И мы все спаслись. А много штук погибли. Жакып привез больных На жьон, Здесь был Хайдар, И мы вернулись черные, как дым. Если б ты знала, Казкен, Как было страшно. жду, когда сведет нас День. И я все расскажу... А снега с буранами С белых гор спускаются ниже, — Они завтра заметут людей, Из рук их вырвут ружья. И может, Казкен, ты найдешь Принесенное горной вьюгой ружье. Ты спрячь его, Потому что весною я буду иттм... Я пойду. Куда идут люди? И все равно пойду — Мне жалко их. Они подо мною ждут И сами не знают чего. Но что же делать, Казкен?! И мне тоже тяжело. ...Пастух качается, склоняясь на ружье, и снег под ним холодно скрипит... С горы, где страшно пляшет ледяной ветер, видны внизу на жьоне люди. А в* стороне, около юрт, маленькая стайка лошадей подбивается к ручью. На жьоне только еще кончалась горная весна, короткая и полная тугих перезвонов. Солнечные подошвы белков горели холод- ным огнем бесчисленных цветов. Их ба- гровое и желтое пламя, казалось, лизало страшные днища гор и вырывалось наружу. Сверху на жьон падал стон снежной бури в белках. Неясные отзвуки ее выли еще ниже в ущельях. Туше потоки воздуха шли неведомыми путями, обрывая камни и деревья. Люди зябко жались, хотя холод- но не было. Их стояло здесь на самом вы- соком выпасе тридцать с лишним человек. Они подошли к большому камню и начали совещаться. Казаки-пастухи с ужасом гнали ребятишек от этих людей и запирались в юртах, шепча заклинания. Женщины узнали среди них того, что нашли около ручья весной в од- них подштанниках и с кедровой шишкой в руке. Они узнали его по широким плечам. Он был страшен, этот человек, взобравший- ся весной, во время большой грозы на жьон. Но еще страшнее были его товарищи. Они притащили на руках пятнадцать раненых и положили в юрту, а сами ушли туда, где ле- жал сброшенный ветрами большой камень. Это был Михаил Лазутин, Гордей Баклы- ков и партизаны. У камня заседал народно- революционный штаб. Обгорелые, обезоб- . раженные огнем люди стояли вокруг, скло нившмсь на винтовки. Здесь же стоял чер- ный от дыма и копоти пулемет. На нем си- дел Гордей Баклыков. Обгорелое его лицо страшно вздулось, а разорванный рот кро- воточил. На лице не было ни усов, ни бо- роды. Обгорелая шапка туго сидела на го- лове и закрывала глаза. Он искал полы шинели, но от нее осталась одна желтая, обглоданная огнем кацавейка невообразимо- го вида. Пряча сожженные руки в карма- ны, он с трудом говорил, то и дело облизы- вая сухие губы: — Раненых... надо через хребет, на Чин- гистай..: Отсюда нас все равно выкурят... Выступать и итти в Космалинекие ле с а- Люди еще плотнее сбились в кучу. Пока- залась костлявая голова с глубокими ссади- нами. Она страшно блестела вороненой своей лыоиной. — Наступать и больше ничего! — закри-