Сибирские огни, 1933, № 7-8

конца. Он начал заикаться. Он безжалост- но бил Сашку, когда тот пытался загова- ривать о новой матери. Просыпаясь по ут- рам, он испытывал желание снова с головой закутаться в одеяло и не вставать, чтобы никого больше не видеть, ни с кем не раз- говаривать. Ему мешал второй Кронкин, не Сашка, — мальчуган превратился в третьего по сче- ту, — а какое-то беспокойное новое суще- ство, которое целую ночь не подавало при- знаков жизни, а потом вдруг сбрасывало одеяло к ногам, требовало побольше хо- лодной воды при умывании, песен и даже смеха, настоящего жизнерадостного смеха. — Вот — глупость... — ворчал Кронкин. Но глупость эта повторялась, особенно после того, как он очень удачно предложил ввести в стенновке ежедневно обновляемый отдел трехстрочных заметок о подаче на Конвейеры деталей из вспомогательных це- хов. В первые же дни это начинание дало крупные результаты. Простои на лентах из- за отсутствия деталей резко сократились. — У тебя золотая голова на плечах, дру- жище Кронкин,—об'являла Каржина в при- сутствии редактора заводской газеты. Ре- дактор улыбнулся. — Подтягиваешься?! — не то спросил, не то похвалил он Кронкина. — Роет землю, —- решил Шваб. — Па- рень-то, оказывается, того... — Что это: того? — насторожился Крон- кин. — Чего? Чего? — передразнил Шваб. — Очень уж, видно, охоч ты до похвал... Золотая голова... Смех и пение по утрам все чаще и чаще дивили Сашку и кронкин- ских соседей. На вопросы соседей Кронкин отвечал загадочными улыбками. Сашке он открыл причины своей радости и шопотом рассказал о своей золотой голове... •— ...теперь бы заставить ее, — добавил Кронкин, — работать не только в редкол- легии, а и на производстве, у проклятого Кливленда с чортовой меткой одиннадцато- гр года... В это время по заводу пошли странные слухи о Вихрееве. Говорили, что после од- ного из его берлинских писем Валя Голу- бева просила у начальника ленты задержать проведение в жизнь пооперационной обмот- ки статора, хотя это ее предложение было принято и одобрено производсовещанием. Говорили, что Вихреев запутался в Берли- не и вряд ли вернется обратно в СССР. * t Каржина написала по поводу выходки Ва- ли Голубевой ругательскую заметку. Собра- лась редколлегия. Кронкин впервые видел Максимилиана Шваба нахмуренным и мол- чаливым. Шваб сидел в конце длинного сто- ла, приложив козырьком руку ко лбу, и из- под этого прикрытия поглядывал на Кар- жину. — Ты что же? — спросил он, — думаешь, что Вихреев и в самом деле того... — Очень даже того, — ответила Каржи- на. — Парень закачался, задурил, да еще и мутит Голубеву своими письмами. Максимилиан недоверчиво и грустно по- качал головой. Каржина рассердилась. — Сомневаешься, не веришь?! — Старая дружба. Герои, — пояснил Кронкин. — Я эту ерунду давно предвидел. Не такой человек Вихреев, чтобы можно бы- ло ждать от него добра... — Ты, Кронкин, замолчи, — возмутился Шваб. — Тебе только и нехватало прев- ратиться в клеветника и склочника... Кронкин обиженно надулся, однако, про- молчал. Он был доволен, что вокруг Вихре- ева и Голубевой разыгрывается скверная ис- тория, но он боялся проговориться, старал- ся скрыть это злорадное чувство даже от самого себя. Он был доволен. Резкие и за- пальчивые отзывы, Каржиной о заблудив- шемся инженере он готов был воспринимать как похвалы себе... Он не был героем, а вот на поверку оказалось... Самодовольство это скоро сменилось тре- вогой. Каржина очень путанно и взволно- ванно доказывала Максимилиану, что Вих- реев зарвался в Берлине по части опреде- ления своей роли в социалистическом стро- ительстве. По уверениям Каржиной, инженер вообра- зил будто бы рост техники в нашей промыш- ленности убьет возможность творческой ра- боты для широких масс и что он — Вихре- е в — как высококвалифицированный спе- циалист будет одним из палачей величайше- го завоевания революции, потому что там, где будет работать Вихреев, там не нужны будут мозги рабочих, потребуется только их руки, мускульная ловкость... Кронкину недавно казалось, что Вихреев отнимает у него Валю Голубеву, оставляя взамен право возиться с машиной, совершен- ствовать ее работу изобретениями. Теперь выходило, что Вихрееву мало одной Вали, он хочет отнять у Кронкина все, даже то, чем Кронкин никогда еще не пользовался, его золотую, по определению Каржиной, голову. — Какая сволочь... — решил Кронкин. Теперь еще острее Кронкин почувствовал