Сибирские огни, 1933, № 7-8

жектора и оранжевые языки костров сли- зывают остатки ночной черноты. Люди идут ускоренным шагом. Шумы подымают- ся и сталкиваются, как морские волны. Слово «темпы» звучит, как выстрел. Да, еще оземле. Взорванная, искромсан- ная, она излучает горькие запахи. Можно зачерпнуть полную горсть. Земля, выбро- шенная из недр, еще сохранила пахучее тепло веков. .. Я предвижу ваше нетерпение. Знаете, почему я оттяпиваю об'ясненме? Мне стыд- но. И это не крошечная неловкость от гру- бого поступка, или от плохо пришитого во- ротничка. Нет, это — большой стыд. Его никуда не спрячешь, он — жжет. Слушайте же. Колосс" электростанции заключен в леса, он набрал высоту, вытянул к небу толстые трубы, но он еще слеп и нем. Площадка освещается времянкой. Это — пигмей, вы- нужденный шагать рядом с гигантом. Ток часто прерывается, и площадка тонет в черноте азиатской ночи. Вы висите на ажурном сцеплении конструкций, или на тонкой перекладине лесов, — все равно, от твердой земли вас отделяют тридцать метров тьмы, неожиданные груды кирпи- чей, балок, железа... и вы предпочитаете сидеть совсем неподвижно, неправда ли? Именно так все и случилось. Вслед за прорабом я вскарабкалась к самому горлу домны. В верхнем пролете шла огнеупор- ная кладка. Каменщики сосредоточенно двигали локтями. Спиной ко мне стояла тоненькая женщина в комбинезоне. Гибкая линия ее плеч показалась мне знакомой, я шагнула к ней, и в тот же ' момент погас свет. — Ото-ж, яка пакость! — звонко крикну- ла женщина. Я стиснула руку прораба. — Боитесь? —• снисходительно прохри- пел он. Отбойные молотки смолкли один за дру- гим. На нас обрушилась внезапная тишина. Я замерла на своем месте, боясь шелох- нуться. В черном воздухе около меня рас- качивался металлический палец. Я чувство- вала его холодное прикосновение то на лбу, то на щеке. В темноте затлели огоньки цыгарок. Один, другой, третий. В углу около женщи- ны не произошло никакого движения: она не курила. Вдруг я услышала ее голос, — спокой- ный и очень высокий. Она запела. В песне явственно звучала горячая широта степи. Это была песня детства, вынесенная с род- ного хутора. — Ксана! —не выдержала я. — Оксана! — передал кто-т.о мой окрик Женщина недоуменно замолчала. И тут же яркий свет ударил по глазам, и я зажмурилась от боли. Ксана стояла передо мной, когда я откры- ла глаза. — Песенка. .. — пробормотала я. — Ты ее помнишь? •— Ксана улыбнулась, как будто ничего не случилось. У нее бы- ли сульные руки, оранжевые от кирпичной пыли. Нужно ли рассказывать вам горький путь девушки? Нежеланное' материнство — вот ярмо, которое придавило Ксану. Ее маленький сын умер, и Ксана с опус- тошенным сердцем приехала сюда ради кус- ка хлеба. Она принялась за работу с яростью, непонятной для ее товарок. Она была подносчицей кирпича, потом прослу- шала курсы и стала кладчицей огнеупора. Понемногу она стала терять злобную не- доверчивость к людям и к труду. В ней вспыхнул старый, славный огонь нашей юности. Теперь она — ударница, ее зовут здесь «Наша Оксана». Я писала вам о китайце, кторый воспел желтую розу. Но роза оказалась простой репой. Вы помните бледное лицо Ксаны? Оно отливало отвратительной желтизной репы. Что я скажу вам теперь, Морской капи- тан? Это была не репа, а все-таки роза. Ки- таец был прав. Я думала об этом, когда смотрела в ж:- цо Ксаны. Щеки ее опалены румянцем здо- ровья, и только маленькие складки у рта напоминают о трудном прошлом. Вот и всё. Прощайте, Поперу. Ваш собрат.