Сибирские огни, 1933, № 7-8

фия юноши, родившегося в 1903 г. и обра- ботанного случайностями войны и револю- ции. Родился в Семипалатинске, в семье чинов- ника. Самостоятельную жизнь начал в сем- надцатилетнем возрасте. Был контрабасистом в барнаульском оркестре. Был чертежником в губсовнархоэе. Учился в техникуме. До диплома инженера узкой специальности не дошел, потому что отец застрелился, а мать потеряла трудоспособность. Пришлось по- ступить в лесничество. За последнее время работал электротехником в Барнаульском коммунхозе. Простая, трудная жизнь. Передо мной был не лейтенант Глан, а электротехник — креп- кий и аильный юноша, прочитавший все кни- ги Джека Лондона. Говорил он хорошо и очень выпукло. Го- лос у него был глуховатый и дружественно- домашний... Гамим же глуховатым и дружественно- домашним был с'езд. Заседания его происходили в двухэтажном деревянном доме Охотсоюза. Доклады были самодельные, ораторы го- ворили комнатными голосами и, несмотря на это, или вернее, благодаря этому, прекрас- но понимали друг друга. В обеденный перерыв мы «шумной толпой» отправлялись в досчатый барак столовой, стоявшей против дома Ленина, на месте теперешнего сквера. На улицах журчали весенние ручьи. Шагая рядом со Стрижковым, я внима- тельно следил за переменчивыми выражения- ми лица. В тени оно темнело, морщинки у глаз проступали отчетливо, и он казался значительно старше своих лет. На открытых местах прозрачный и прохладный свет оде- вал лицо, и он сразу молодел, и начинал казаться- воплощением весны и молодости. Противоречивое это впечатление запало мне в память, но я, понятно, не знал тогда, что в нем было крохотное зерно предви- денья. ПИСЬМА. В период от первого с'езда сибирских пи сателей и до моего переселения в Новоси- бирск мы обменялись со Стрижковым нес- колькими письмами. Считаю необходимым привести ряд отрыв- ков из этих писем, характеризующих Петра Николаевича. «Перспективы жить нам вместе и именно в Новосибирске 1 ,—пишет Петр Николаевич 26 февраля 1927 г., — рисуются мне очень радужными, но вряд ли это можно осущест- вить. Работа и квартира — вот два препят- ствия... У меня другие планы. Мне давно хочется пожить на с-евере... Там, где живут по закону тайги, по закону севера. Там я мог бы -отдаться целиком творчест- ву и чтению и избежал бы «засушивания» редакционной работой и, возможно, дал бы ряд рассказов таких, которые нравятся вам. . .» «Вы так много хорошего сказали о моей 1 Стрижков в то время жил в Барнауле. М. Н. миниатюре «Трое», — пишет Петр Николае •вич 17 апреля этого же года, — что я, пра- во, смущен. Мне думается, что вы переоце- ниваете .вещь. Когда я писал этот рассказ, я ни секунды не думал о том, с каким успе- хом я рассекаю тему. Этот рассказ вылился на бумагу просто, как выливается, например, на стол вода из переполненного стакана. Знаете, как он был написан? Это было ровно два года тому назад, 17 апреля 1925 г. Я был в то время на Алтае, в верстах от Телецкого -озера, заведывал Ле- бедским лесничеством и жил в огромной усадьбе на устье реки Лебедь. В доме было 12 почти пустых комнат, кроме меня был только мой делопроизводитель, и от бли- жайшего села нас отделяли 12 верст и горы. Я жил отшельником четыре месяца. Вече- ром перед закатом я бродил в лесу на лы- жах без дорог, без направления, в лесу бы- ло тихо, бело. Я шел неслышно и думал... В это время мохнатые лапы пихт легонько затрепетали от тех самых порывов теплого и холодного ветра, которые .вы встречали -ь рассказе. Я вернулся в большой угрюмый дом, по- -Ч-СИЛ на стену ружье, надел сухой костюм и написал «Трое»...» Весной 1927 г. Петр Николаевич переехал из Барнаула в Щеглове,к. Вот отрывок из его щегловсюих писем, из писем того перио- да, который он впоследствии назвал «камен- ноугольной эрой». «У меня в газете, как .всегда, спешка... Дивные дни были перед выпуском октябрь- ского номера. Нас было трое энтузиастов— редактор, зам я я. Мы не спали две ночи, и два дня мы не выходили из типографии. Это была изумительная, лихорадочная, вое торженная работа. Мы в каждый заголовок, в каждую букву -вкладывали наши нервы и при нашей нищенской типография из номе- ра сделали невозможное. Взгляните на не- го...» ... «Однажды я стрелялся, — пишет он в другом щеглов-ском письме, — это было года три тому назад, и на груди до сих пор остается рубец. Вряд ли теперь я повторю это. Жи ' нь бесконечно хороша и разнооб- разна... Сейчас я попал в жестокий шквал и порой был близок к отчаянью. Тем не менее я ни разу не подумал о добровольной смер- ти...» ЗОЛОТОЙ ВЕК. В июле 1928 г. я, наконец, перебрался в Новосибирск. Стрижков, недавно переехавший из Щз г- ловска, собирался на Алдан. В квартире -его был разгром: рядом с са- погами лежали дорожные мешки, одеяла, чайники и охотничьи ружья. Он поджидал из Щегловска своего спутника шахтера Доб- росердова. Длинная дорога с женой и ребенком стра- шила его» но он чувствовал, что решение изменить нельзя. На все мои уговоры он просто отвечал: — У меня начался золотой век. Я вскоре уехал в Турухансшй край.