Сибирские огни, 1933, № 5-6

•Отправляясь в это плавание, Герберт провел месяц дома с матерью — старой и спесивой дамой, хранившей все предания их самый. Она много рассказывала ему о капитане Сиднее и даже показала полуистлевшие бумаги, остав- шиеся после него. То были счета на солонину. Но среди 'счетов, написанных старинным язы- ком, Герберт нашел имя «Сырраджок» — са- мой искусной вышивальщицы. Он узнал, что v Сиднея в Тугуре осталась дочь и что никто кроме Сырраджок не умел вышивать палый. На ссохшейся ровдужной сумке, в которой хранились счета, были вышиты бисером паль- мы, мак и камнеломки. С тех пор Гучинсон, каждый раз набивая та- баком трубку из своей тунгусской каптарги, разглядывал на ней узор. Он вспоминал при этом торг на берегу, туман, свою каюту и на полу — девочку с лосиным шнуркам в волосах. Каптарга досталась ему даром. Но не это смущало Гучинсона. Он думал, что правнучка капитана Сиднея могла бы быть не так бедна. У него не было уверенности, что эта тунгус- ская девочка — его сестра по крови. Но кто знает?.. И приведись ему -еще раз встретить ее, он может быть поступил бы иначе. Он взял бы ее Bio Фриеко и поселил в доме своей матери. Эта мысль трогала его сердце и занимала ум. Дневник свой Гучинсон забросил. От всех его заметок осталось лишь несколько одино- ких мыслей. И оамая горькая из -них была та, что он, Гербарг Гучинсон, на своей шкуне возит советский лес. Вспоминая об этом, он терял свое невозму- тимое спокойствие, придирался -к китайцам-мат- росам и бил их по зубам... • Герберт совершал уже девятый рейс с Шан- тар в Сан-Франциско. Теперь «Капитан Сидней» 'снова стоял у « Большого Шантара, навалившись на малень- кую дощатую пристань. Шхуна грузилась лесом. Скрипела стрела ле- бедки. Воздух был горяч, голоса грузчиков громки. Гучинсон стоял „на берегу, рассеянно следя за погрузкой. Он щурил выцветшие гла- за на солнце, дрожавшее над лесопилкой и по- селком. Светлыми трещинами обегали просеки с сопки, черной от тайги. Готовый лес был сложен штабелями на крем- нистом гравии. Душно пахло деревам. Над пристанью звенели комары. Гучинсон закрыл стриженый затылок носо- вым платкам и закурил. Закурил и тунгус, сидевший неподалеку т земле. Глаза его задумчиво смотрели, как груз- чики с криками укладывали штабель, как це- пи лебедки высоко поднимали бревно, проно- ся его в светлом пространстве. Дым от труб- ки плыл над головой тунгуса, играл на солн- це; раскрытая каптарга лежала на колене; бы- ло лень свернуть ее, сунуть в карман. Тунгус отдыхал. Гучинсон изредка поглядывал на него и отво- рачивался. От тунгуса пахло черемшей. Гучин- сон отодвинулся. Но взгляд его вдруг упал на каптаргу, и неподдельное изумление засвети- лось на его лице. Он увидел на каптарге тун- гуса те же пальмы, камнеломки и мак. Гучинсон подошел, взял каптаргу и поднес к глазам. Тунгус с удивлением вскочил. Гучинсон оскалился и показал на узор. — Откуда? — спросил он по-руооки. И тунгус долго не маг понять, чего хочет капитан, пока Гучинсон не вынул из кармана" своей собственной каптарги. Тогда Олешек понял. Он вопамнил, что бы- ло с Никичен, змериканакого купца, суглан на Уде, и закивал головой. — Торгуй хочешь?—спросил он насмешливо. Но Гучинсон упрямо и холодно смотрел на него, повторяя: — Откуда? |Кто делал? — Жена, — ответил, наконец, Олешек. Гучинсон с недоверием, . долго разглядывал тунгуса. «Олешек был баз картуза в сапогах и .новой сатиновой 'рубахе. Черные прямые во- лосы падали на лоб, 'Придавая его веселому лицу задорный вид. — Веди меня в 'свой дом, — оказал настой- чиво Гучинсон. Олешек колебался. Что- будет делать у него капитан? Но раз гость просит, надо 'ввести его в дом. И Олешек пошел вперед... Гучинсон, наклонившись, пролез в низкую* дверь. В домике, как в урасе, стоял запах пих- товой смолы, шкур и рыбы. Никичен поднялась из-за стола и улыбну- лась гостю. /Но память ее хранила лица, как зверь хранит запах сходов. Она узнала Гучин- сона. Улыбка сошла с ее лица. Она нахмури- лась. И в ее нахмуренных бровях, в острой подбородке Герберт вдруг уловил отдаленное сходство со своим отцом. * Герберт кивнул головой, улыбнулся бриты- ми губами. Глаза его потемнели. Он сделал шаг к Никичен, еще раз посмотрел на ее лицо, на русскую одежду, на стеклянные серьги ^ ушах и обвел взглядам избу. В люльке, наби- той опилками, сидел, играя соболиной челю-