Сибирские огни, 1933, № 5-6

с солью розовый лишайник и казались сыты- ми. Но Bice же каждый вечер Олешек быбирал среди ник самого печального и показывал ва него партизанам. Те кричали: «Закрой ему глаза» И Олешек вонзал свой якутский нож в затылок оленя. Но и после этого глаза оставались открытыми. Пла- мя костра отражалось в них, и долго на их стеклянной поверхности держалось выражение муки. Олеин к высасывал мозг из голеней, вешал «ости и шкуру на дереве. А Устинкин варил в бидоне мясо. Он теперь не делал пирожков, и тоска прочно сидела в его огромном теле. Оле- нина была жестка и, даже изрядно посоленная, не давала без хлеба ни сытости, ни вкуса. Страна тонула в собственной пустынности. Ошеломляла глушь, беспшчье, тысячи и тыся- чи километров «а запад, на север, на юг. Небываев часто спрашивал Олешека, куда они идут. Однажды на привале он показал ему карту и компас и заглянул с сомнением в узкие глаза Олешека. На компас Олешек посмотрел равнодушно, но карту разглядывал с любопыт- ством. Он узнал в этих линиях реки, горы и берег (своих ночевок. Его изумило искусство красного начальника, нарисовавшего землю якутов и овенов. Ему представлялось, что Не- бываев долго вышивал свою карту, как Ники- чен — каптаргу. Но он мог бы указать на ошиб- ки: Немуй течет не так, и Керак начинается не отсюда. Олешек, присев на землю, обугленным сучком исправлял карту Императорского геог- рафического общества и ласково кивнул Небы- •ваеву, чтобы тот не обижался. И он — Оле- шек — делает ошибки. — След обманул его з эг<ми долине. Но куда бы тунгус ни вошел, оч Еыйдет. И чтобы подтвердить это, Олешек по- казал на карте, где проходит зимняя тропа, где лежит север, запад и юг. На востоке же — море. Глаза его, чуть улыбаясь, смотрели вверх, на комиссара. — Откуда ты знаешь это? — опросил с уди- влением Небываев. Олешек пожал плечами. — Я видел: молодые гуси улетают осенью раньше старых. Откуда они знают дорогу? Небываев рассмеялся. Лукав был этот Оле- шек в своих ответах. И как смышлен? Он по- любил его за дни похода. Привязались к нему и партизаны и даже су- ровый Десюков, который называл его дьяво- лом. Казалось не так страшно, когда впереди шагает Олешек в своей летней дошке, в ров- дужных штанах и олочах, подвязанных лоси- ными шнурками. С откровенным лицом, худощавый, ловкий, исполненный отважности и благородства, он ни- когда не жаловался на усталость. Винчестер за его плечами лежал, как пришитый. Олешек не клал его, как партизаны, на вьюк. И постель свою — кабарожью шкуру — нес под мышкой. Он жалел оленей. А путь становился все тяжелей. Целый день поднимались на сопку, заросшую низким кедровым сланцом. Ползучие кусты, точно хмель, цеплялись друг за друга и покры вали склон оплошной корой. Олешек пошел по зыбким, пружинящим кустам, как акробат по •сетке. Олени на под'еме долго выбирали, куда поставить копыто, от усилий капли крови выс- тупили ва раковинах ноздрей: шерсть прилипа- ла к кедровым шишкам, еще не спелым, клей- ким от смолы. Партизаны продирались через кедровник, идя, как по глубокому снегу. И когда, наконец, поднялись, нашли на вы- соте болото. Даже 'Спокойный Олешек крикнул от злости и ударил оленя нотой. Те же лило вые ирисы качались и здесь над ржавыми лу- жами. Шелестели кусты голубики. Душила мошкара. Ким упал на землю и приложил к луже мгновенно распухшие от укусов губы. Партизаны замотали лица и руки бинтами, и бинты тотчас же почернели от гнуса. Никто не- напнулся, чтобы набрать голубики. Олени зак- рыли глаза, сжали ноздри и, гремя вьюками, бросились через болото вперед. Люди бежали за ними. Мошкара беззвучно толкалгеь над го- ловами. Олешек поминутно оглядывался — че упал ли кто-нибудь. Крепки были красные, о,в гордился ими. Ночевали на противоположном склоне, порос- шем ельником. Болото осталось позади. Но гнус и комары не исчезали. Олешек развел дымокур, окружив его жер- дями, чтобы защитить от оленей. Они не отхо- дили от огня: жались к дыму, топтали горящие сучья. Пахло паленым рогом и шерстью. Усталые партизаны с распухшими лицами за- сыпали ненадолго и просыпались для новых мучений. Звон стоял от комаров. Жажда их. •была так же велика, как и страдания путников. Хоть раз напиться крови за время короткой, жизни! Ничего живого не было кругом. И когда утром Небываев .снял свою парусиновую руба- ху и штаны, чтобы вытряхнуть набившуюся зо- лу, партизаны с удивлением обступили его. Он был татуирован. Будто портной покроил на его теле одежду и отметил кровавым мелком. Комары жалили по шву. Они были страшней, чем голод. И, не дав- подкормиться оленям, партизаны ушли.