Сибирские огни, 1933, № 5-6

Тузин по-бычьи опустил (голову, лицо сразу вытянулась, нижняя губа задрожала. — Что? Что ты брякнуиа, паскуда? — про- шипел, осторожно шагнув к ней, (будто к зве- рю подкрадывался. — Ты, Василий Андронович, утихомирься, я ведь свидетель, — молвил Фома. — Укороти свой норов. Лукерья Гавриловна легко прыгнула на лавку и, выдернув из-за иконы бумажку, сунула ч самому носу Тузина. — Была мужняя жена, а теперь ничья. И фа- милию отцовскую ношу... — Не горюй, сусвд, другую найдешь, еще «расивш-е, — утешал старик, яооасьгвая труб- ку. — Замолчь, старый хрыч... пока я тебе бо- роду не выдрал, — пригрозил тот. Снова гля- нул на жену, и, убедив-шись, что она не шу тиг, рухнул на лавку, своротил усы н-a бок и всадил ногти в побелевшую щеку. — Замуж выходишь? — прохрипел, глядя исподлобья. — Али так... — Это тебя не касается. — Все-таки... интересно. — Подожду покамест. Не хочу авою голову' ло доброй воле в хомут толкать. Будет, хватила горького до слез, нора за ум браться. — По сеновалам бегать? — Перестань, говорю, ворчать. Ты мне ник- то. Я сама (себе хозяйка. Собирая ужин, устыжагоще бормотала: — Замок изломал, в печь полез, как за сво- им добром. Спервоначалу -заработай, а потом и лакай. — Взглянула на старика, спокойно наби- вавшего трубочку. — Садись, дядя Фома, ужи- нать (со мной. — Спасибо, -сосед-очка. Приглашай, — пока- зал глазами на Т-узина, дрожавшими пальцами мявшего бумажку. — Человек с дороги..., — Он на заработках был, сыт. Гулящий на- гулят и нам принесет, — ухмыльнулась зло. — Сегодня кушай, а завтра не обессудь. Незаметно промелькнул легко-голубой рас- свет. Встало по-весеннему смелое солнце. Cia- рик, качал головой от удивленья, опустошил кисет. Тузин ссутулился, намеренно погасил злость в (глазах, начал липким голосом: — Ты не серчай, Луша. Брось дурить. Ты we ня -не узнаешь, каким я буду. Первым. Меня из пашню потянуло. — (Кивнул головой на -горни- цу. — Возок на базар отвезем, накупим всего.. — Ишь как у тебя на чужое добро глаз раз- горелся. Заботливый. Только зря ты стараешь- ся. Я без тебя с'езжу, продам. — Она была не- узнаваема, засыпала его колкими слонами. — Сеять вас не было, а жрать собираетесь. По- ловина мужиков ве-снусь из колхоза располз- лась. Поехали мы в поле, глядим — одни седые бороденки, бабы да ребятишки малые. Плакали в бороздах... да робили, руками не махали, плу- гов не бросали. На своих женских плечах кол- хоз вытащили... А теперь ваш брат, лентяи, налетели, как воронье... Ты меня в каком поло- жении бросил? В тягости. Седьмой месяц ходи- ла. А я первая на пашню поехала, да за плуг встала. — Она чуть слышно всхлипнула и креп- ко спаяла зубы, глаза прикрыла длинными pec- 1 ницами, сдерживая клокотавшую в горле оби- ДУ- Тузин прошел по избе, подминая половики. Не его это жена. Нет. У него была безропотная , Луша, а эта трещит и трещит, никак ее 'не уломаешь, не уговоришь. Сунул руки в карма- ны. Серебро ожгло пальцы, уши опять покрас- нели. Он подумал о том, что хороша бы вер- нуться на станцию, отыскать тот вагой, Чапсщь з него серьги, а самому убежать. «Может от них такое несчастье мне пало», — подумал он, сжимая серебро так, что тонкие полукружья хрустнули. Чтобы рассеять мрачные думы, остановился у зыбки, кивнул головой только-что проснув- шемуся ребенку, пухлощекому, светлоглазому и, насвистывая, позвал его. — Отойди, — дрогнувшим голосом крикнул* Лукерья Гавриловна, заслоняя собой сына. — Я — отец. — Мало что ты — отец... Отойди и все. Одна Гришутку выкормлю, на ноги поставлю. — Одной тяжело... — Да легче, чем с тобой... Свиньи не с'едят... Как тогда, с тобой живучи, Ванюшку свиньям стравили. — Лицо ее налилось кровью, мате- ринской жалостью. Теребя хилые усы, Тузин поднял на нее гла- за, тихие, упрашивающие. — Ты -не шуми, Луша. Все перемелется — мука будет. Или ты лучше меня нашла, краси- -вше? — Я на рожи не смотрю. Пусть плоха рожа, да душа пригожа. А у тебя души нет, — отоз- ва тась она ослабевшим голосом. — Я от т:бя только и слышала, — что «бабенка», «стерза», «яодлюга». Других слов у тебя для м-еня не было. — Нельзя же так... — Это при царе Горох-е говорили, что нель- зя, бабэ, дескать, не калоша, с ноги н-e сбр-.- сишь. И мужики тоже не обуток, а хозяин. Не- куда было нашей сестре податься, ну и лииди к вашему брату, — хоть постылый, да муже- нек. Он жену с лягушкой наравне ставит, а она слезами умывается, да к нему же ластится,