Сибирские огни, 1933, № 3-4

его трудней поймать, чем соболя. Зай- ди слева и гони его прямо на меня. Олешек взял из рук Никичен аркан, размотал его, снова смотал, пробуя собственную ловкость. Аркан был тя- желый, длинный, сплетенный из тонких лосиных ремней, — настоящий пасту- ший аркан, которым Олешек владел, как 'никто в стойбище. Он стал за ель, прижался к стволу, вдыхая запах ли- шаев. Голос Никичен то приближался, то затихал. Из ласкового зова он пре- вращался в крик досады и, наконец, в кем зазвучали слезы. Слышался треск •сучьев, мягкий топот, на который тайга отвечает тихим качанием вершин. Ели роняЛи желтые иглы. Суон кружил и не давался в руки. — Проклятый зверь, — повторил Олешек, — я убью его, если он попа- дет в мое 'Стадо. Но вот среди бурых стволов мельк- нула белая голова Суона. Он понесся мимо Олешека, закинув назад рога. Тонко, как иволга свистнул аркан. И едва только скользкий ремень -коснул- ся рога, олень мгновенно остановился, будто осаженный невидимой рукой. Он не повел даже головой, чтобы попы- таться сбросить еле державшуюся петлю, и ждал, опустив рога, пока Олешек, перебирая» руками по аркану, не добрал- ся до него и обнял за шею. Тогда он вздрогнул я вздохнул в лицо негидаль- цу — оленыему человеку... * • i-i ' : v - ' В полдень Олешек и Никичен были снова на берегу моря. Как и утром, над скалами носились кулики. Был уже 'отлив. Море уходило. Сох и нагревался песок. Нерпы подплывали к камням, чтобы поспать и потраться. Далеко за сопками горела тайга, и го- ризонт в том краю был затянут дымом, похожим на горы. Никичен была весела. Снова с ней— ее почетный олень, которого Олешек вал за повод. Снова с ней — сам Оле- шек, спутник ее игр, охотник и олений пастух. Как красив он! Он был кггроея и ласков. Узкие гла- ва, поставленные прямо, большой весе- лый рот — все лицо его с желтоватым румянцем на скулах выражало беспеч- ность и прямодушие. Тонкие ноги 1 не знали устали. Он шел легко по камням, будто лишь сегодня покинул урасу. И только трава, торчавшая из его рва» олочей, черная трава, сшившая от та, говорила о долгом пути. Он мог бы его утроить, мог бы 6 дить без конца. Немного нужно бь ему для этого: олень, береста, ружы еще морской ветер, отгоняющий г от скотины. Но и этого не; было у С опека. (Кроме ветра, все было чужое, жа ружье принадлежало; купцу Г.рн кину, у которого Олешек прошлой мой гонял нарты с товарами. Еще д лис и осеннюю шкуру оленя надо дать за этот винчестер. А белоба Суон? Будет ли он когда-нибудь в стаде? Какими оленями заплатит он лым старому Хйчимасу? Ведь даром не отдаст Никичен. Но грустные мысли не тревож; Олешека. Он был овен 5 и был мол Еще много неисхоженных троп, не слеженного зверя, непрожитого t мени! Никичен отстала. С зари она была ногах. И лицо ее, болей узкое и СЕ лое, чем у Олешека, выражало у лость. Олешек подождал ее и .спросил улыбкой: — Не потому ли назвали тебя Ни чен", что ты ходишь медленно, как ка? — Нет, — ответила ему девочка. Осенью, в час, когда я родилась, i нашей урасой пролетели утки: свист крыльев погасил огонь в очаге, и и закричала: «Кто это?». Отец сказал «Никичен». А устала я потому, что утро искала Суона. Олешек поднял Никичен и носа, ее на оленя. Потом порылся в сумо* висевшей у него на поясе, вынул ки< новую- трубку и пачку японских raj Никичен потянулась к табаку, но С шек подал ей галеты. — Ешь, это мне; дали .красные. — Хорошо ли тебе было у них? ' — Я был сыт каждый день, — от тил Олешек. — О-о, — с восхищением протяп Никичен. — Тебе было хорошо. Она громко раскусила сухарь, по зала широкие зубы, .еще не пожелт • 5 Тунгусы зовут себя в разных местах разному: то овенами, то сахами, то донками, всюду означает—люди. 6 Никичен—по-тунгусски утка.