Сибирские огни, 1933, № 3-4

| взрослой одагавдины умела поставить асу и испечь лепешки из порсы 3 , по- чайник кипит на костре. И, думая сейчас об Олешеке, она рас- кдала как взрослая. «Ох, натерплюсь я с ним горя и бед- стй?>. Но если на Олешек, то кто же возь- х ее замуж без зимней одежды, без кавиц, подбитых оленьими лапками, з расшитых шмалаиовЦ оленьих yip. У нее нет даже листа бересты, збы покрыть ур-асу жениха. Было у ник всего три оленя, старое жье Хачимаса, 'фунт пороку и кусок •ели на палатку. Одного оленя из Трех чимас отдал Никичен и сказал: — Мы бедны, но пусть и у тебя, по тему обычаю, будет свой оевокмн— четный олень. Ты приведешь его в адо . своего мужа. Не запрягай его, не авь под седло и, если потеряется, не jи, это — твоя судьба. Помни, если г заболеет—его убьют, а тебе не. ку- т нового севокина, чтобы заколоть на эей могиле:. Никичен приняла оленя в день GMep- •своей матери; росла с ним вместе и училась владеть арканом, как мужчи- , чтобы ловить своего севокина среди жого стада. Олень был крупный, аттоп поро- г. Между его рогами можно было но- сить люльку с годовым ребенком: он с бы ее, не, огибая шеи. Никичен зна- ет о Суоном. Он был нежен, крепок и л, как молодой ягельник, и не боял- отходить от стада. Хорошо Хачимасу, старому человеку, верить: «Не ищи его, если потеряет- Ему не надо ни севокина, ни новой асы. Но Никичен ждала Олешека и желала >е долгой жизни. Этот .старый обы- й не искать пропавшего .севокина ка- яся ей сейчас безумным. Никичен приложила руки ко рту и >ва .позвала оленя. Голос ее осип от >енней прохлады, был неверен и тих. (а боялась, что Суона задрали медре- . Ночь сегодня была лунная, и вече- И, когда женщины доили важенок, са жгла руки. В такие ночи медведи уходят к самому стойбищу, а из ста- пропадают белые олени — они вид - : Порса—мука из тертой рыбы. нее других при^луве и светятся, как се- ребристые ясени феди елей. Никичен вышла да тайги. Ветер пах- нул ей в лицо, вьисушил росу на воло- сах, зашуршал под ногами в тонкой траве. Кончился лес. Его запах и тиши- на остались за спиной Никичен. Только одра широкая лиственница, словмо не желая уступать морю, росла у края гальки и, корявая от бурь, качала раз- двоенной вершиной. На «самой верхушка сидел, нахохлившись, — орел-рыболов. Несмотря на ранний час, он был уже сыт. Никичен тихо обошла дерево, что- бы не потревожить птицы. Кучи наплав- ного леса, .гниющих водорослей и дох- лой рыбы обозначали границу высоких приливов. Пар струился над ними. Пах- ло влажным песком. Море было мелко и бледно. Далеко из воды торчали ска- лы. Над н?ши серыми стаями носились кулики. Между камнями ворочался при- бой, качая листья морской капусты. Его шум окутал Никичен с головы до ног. Она слушала. Раннее солнце отража- лось в ее глазах. Никичен взмахнула ар- каном, будто хотела накинуть его на эту тихую зыбь, и оказала:. — Капсе, дагор, 4 Ламское М'Оре! Свист куликов был ей ответом. Она постояла еще минуту неподвижно, по- та м огляделась по сторонам. И вдруг попятилась, присела за' камень, подне- сла руку к глазам. Она прислушалась к стуку своего сердца'. —• Нгаленга! — Никичен назвала медведя по тунгусски «'страшный» и за- крыла глаза. Но зверь был далеко и не видел ее. Он лежал на скале, низко вы- ступавшей над самой вЬдой, и сторо- жил нерпу. Его трудно было отличить от темного камня. На волнах прыгало солнце. Прижав голову к лапам и ко- сясь на блики, он 'следил за узким про- странством, втиснутым между камнями. Прибой, зеленея, заливал их все, выше, оставляя лишь источенные верхушки. Из воды поднялась безухая голова нер- пы, блеснув мокрым челом. У медведя дрогнули веки. Но нерпа была еще да- леко. Приходилось ждать, прижавшись к камню. Зверь был спокоен — добыча не уйдет от него. Каждое утро прихо- дил он сюда, ложился на скалу, ждал и бывал сыт. Нерпа подплыла ближе. * Капсе, дагор!—говори, друг!—якутское при- ветствие, которым— пользуются тунгусы.