Сибирские огни, 1933, № 3-4

ворши прямо:. диктатура — слово жестокое, тяжелое и даже кровавое, но мы говорили, что диктатура рабочих обеспечит ему (сверже- ние ига эксплуататоров, и мы оказались пра- вы. Крестьянин, иапытав на деле ту и другую диктатуру, выбрал диктатуру рабочего класса « с ней пойдет дальше до полной победы» 8 . Партизанское движение было движением массовым. Это тов. Урманов усвоил. Это чув- ствуется в его произведениях. Но когда и по- чему возникло партизанское движение? «При диктатуре Колчака» — отмечает автор всеми страницами своей книги. — «Потому, что деревня, вся деревня, не хотела воевать». И в этом он не прав. Партизанское движе- ние началось (еще задолго до диктатуры Кол- чака. Оно зародилось и быстро развернулось •еще в период «демократических правительств». Восстания: слав городское (август-сентябрь), минусинское (начало ноября), тюкалинское (август) и восстание в Змеиногорском уезде— все 'Они возникли еще до начала колчаковско- то переворота и вызваны политикой чдемокра- тичеоких» правительств. Автор не показывает, не вскрывает глубо- ких исторических и классовых корней парти- занского движения, и тем самым он не дает в Гс е й исторической правды, '«сознательного исторического содержания». Нам думается, что недочеты К. Урманов а имеют весьма поучительное значение с точки зрения т в о р ч е с к о й методологии. В самом деле, попробуем расшифровать, что удалось и что не удалось Урманову. Ему уда- лись е л и н и ч н ы е о б р а з ы, образы кон- кретных людей и их психологическое движе- ние к революции. Ему не удалась д е р е в н я •в ц е л о м , как с о ц и а л ь н ы й к о м п- л е (к с. Этот сложный, далеко не -единый ком- плекс получился у автора упрощенным, «без- личным», «гтолпообразным» — и потому не- верным. И, если в образах единичных людей мы видим у Урманова правду, художествен- ную и историческую, то в образе деревни у него сквозит т е н д е н ц и я — тенденция об- раза деренни в либерально-народническом пла- не. Мы не против тенденций. Но тенденция «са- ма по себе должна вытекать из положения и действия» (Энгельс). Писатель должен «добро- совестно изображать реальные отношения». Фигуры отдельных людей удались Урманову именно потому, что он выводил их психоло- гическое движение из их реального движения и действия. Образ деревни в целом не удал- ся, потому, что реальные классовые отноше- ния, движения и действия не даны с необхо- димой исторической правдой, основанной на 'марксистско-ленинском анализе классовой борьбы в деревне до и во время кюлчашв- р гцины. И в этом корень творческих срывов автора. 2. Теперь несколько замечаний о форме. Маркс в своем письме Лаесалю высоко ' оценивает эмоциональную окраску художественного про- изведения. «Гнев делает поэтом», писал он не- однократно. Яркая эмоциональная окрашен- • Ленин, т. XXIV, стр. 601-602. ность обязательна для подлинного худо ка. Эту эмоциональную окрашенность мы дим у Урманова. В книге К. Урманова жутких сцен, много смерти, крови. Это нее обличение колчаковщины. Человеческую жестокость, злобу, боль, дания автор смягчает легкой вуалью обрамляет человеческое в траурный креп роды. «И когда подбежала к роще, раздался вый залп, словно кто-то простуженный craJ кашлянул. Санную тишь рощи полыхнул п? смертный человеческий крик». И несколькими строчками ниже: '«И тогда тишину разорвал еще один вы рел, женщина дрогнула, покачнулась и упа] плотно прижав ребенка. Над смолкшей щиной человек торопливо засовывал наган! ко(буру. Новая кожа хрустела, на вздерну:! плече поблескивали (золотистые нити погона ...Звенит тишина, поет. В глубоком она - небе бледнея, с сине-оранжевыми отлива луна, и будто оттуда, из этой глуби — холе ный морозный звон. Тишина. Звон. Синь» («Последний ч а о ) . Просто, но сильно и глубоко-прониюн овек звучат строчки в сцене похорон жертв кол' ковщины. «В черной живой рамке людей тихо кольо лись 150 красных гробов. 150 простых кзрг ных гробов и один — головной — в цвет; В нем мать с ребенком» (там же). Любовно и мастерски подана автором с бирская природа. Автор удачно избежал уст навившегося шаблона рисовать сибирск) природу (особенно тайгу) угрюмо сурово гнетущей, с (большим привкусом мистики, порой и самой от 'явленной чертовщины. В (ярких тонких штрихах художника чит тель полно ощущает красоту жизнерадосгн! сибирской природы. Под впечатлением ее ч татель в плену у автора. «Над степью колпак звездного неба, ш юрта богача разукрашена, огнями горит. А степи — тишь и сонь» («Красные бусы»). «Под широким солнцем тайга курилась см лами и травами... А в синеве небесной пари; беркуты и коршуны, высматривали добыч; («Жень-шень»). Или: >«В синеве туманной дымки испарин — лун к ак медный вычищенный таз. От этого огро? ное тело Оби лучится змеиной чешуей и ти> ползет к далекому, холодному северу» («Пес рядь»). Красота природы у автора не есть что-i обособленное, самостоятельное. Автор (Поль? ется ею как приемом, еще более подчеркивав щим в иных местах классовый элемент веш Так, например: «Снизу шел пароход. В лунном -свете он « зался лебедем, осыпанным электрическими и крамя. Острая грудь резала воду, рассыда алмазные брыаш: поблескивали ярко в о к $ огоньки, и капитан, точно любуясь эхом, 4 сто открывал медную глотку гудка. О-го-го—о-го-го-го—о-го-го-го-ой! . .. ...Плыл медный (гул по реке, перекатывав по зеленой крыше тайги и замирал в глуо' кйх падях» («ПестряДЬ»). Красиво. Но читатель насторожен. Он чУ' ствует, что за этой красивостью белого ле&