Сибирские огни, 1933, № 3-4

Как учился Петруха этому многому и что заключает в себе это многое, автор не рас- крывает. Из последующих строк мы узнаем лишь только то, что Петруха «жадно слушал всякого оратора. Хотелось порой самому под- няться над толпой и рассказать свои сокровен- ные думы». «Домой возвращался радостный, особая лю- бовь была у него теперь к человеку, по-но- вому жить хотелось, других тянуть за собой к этой новой жизни». А дома ждала жена Варвара, изнасилован- ная уланом, 'беременная. И ©от, возникает кон- фликт. На самом близком, дорогом Петруха должен проверить, как он умеет «по-новому жить» и других за собой тянуть». «Рассказывала жена и все плакала. — Ну, и брось реветь... Я только опросил... Ты теперь сама вольна. Что хошь, то и де- лай. Закон ноне такой... Лбом хотел стану пробить, а .она асе вы- ше, все плотнее становилась». •Петруха —• ревком. Дни и нот и в работе, за книгой. Но вое же тяжело Петрухе, хотя и крепился; в сердце свое старался не загляды- вать, но конфликт нарастал, «и то, чего (бо- ялся Петруха, пришло само неожиданно». «Мальчику что-то нездоровилось, и он по- чти беспрерывно .кричал, кровью досиня нали- валось его крохотное личико. Но у Петрухи яет а сердце ни любви, ни жалости к нему. Одна боль... И, точно по (обязанности, подошел Петруха к зыбке, наклонил свою лохматую черную го- лову, успокаивать начал: — Ну, пелестань... Бобаныка у маданькова. Боба... Ух ты, крохотный!.. А где-то в складках мозга жила мысль... — А вдруг не умрет — выживет?.. И чзвствтвал сердцам длительную боль, кск топая отравит всю его жизнь». Воспитать, вскормить, взлелеять и всю жизнь видеть живого свидетеля его позора и оби- ды — нет, это (было тяжелее всех фронтовых невзгод. Этого Петруха перенести не мог. И тогда... «Еще наклонился и как-то сразу дунул в открытый розовый ротик мальчика. Тот ищропнул воем тельцем, глазками заворочал ш все стороны — и замолчал. '— Ну, сто, будис ллеткать?.. Взял пальцами за маленький носик. — Не плячь... Не плячь... И, будто нечаянно для себя, прикрыл ладо- нью рот. Ребенок молчал. Вошла Варвара с ведрами, глазами показа- « : — Опит? ' • — Должно уснул... И первый раз в .жизни соврал. — Кричал Bice, а теперь замолк... Тесно стало в избе... качался пол, сжима- ясь стены, давил потолок, ползла белая ог- ромная печь и все росла и росла... У Петрухи начинала кружиться голова. Схва- 1 ®м пиалку». 4 Но нет покоя Петрухе и на улице. Напрасно ® шутит -с ребятами, напрасно пытается от- влечься от случившегося среди (мужиков на сборне. Это «страшное» преследует его, а по- том «ему показалось, что он весь грязный, что к рукам прилипла нежная кожица дет- ского личика, запеклась между пальцам;» кровь. Зашел на гумно и до темноты проле- жал в соломе». Что передумал — какое оправдание или ка- кой .приговор вынес себе Петруха, коченея « стопу, автор умалчивает. Несомненно только одно, что за эти долгие часы у Петрухи на- растал, еще отчетливее формировался новый конфликт. Он рождался из первого, быи глуб- же и социально опаснее первого. Хотя, вер- нувшись вечером домой, Петруха и — «удивился, что ребенок жив и обрадовался, облегченно вздохнул и ругнул Варвару: — Дура, зачем ему сдыхать? Пусть живет... Места на земле хватит. — Моченьки моей нету...». Но эта (радость была призрачной, облегче- ние — мгновенным. Такой оборот дела уже не мог дать ответа на обуявшие Петруху во- просы и ликвидировать конфликт. Томление духа и страдания сердца требовали более мощ- ного клапана. И когда «опять стало тесно в избе»... Петруха, гонимый мучениями, попада- ет на заседание ячейки. Возникает самая ост- рая -точка .нового кризиса. «Петруха аидел и ничего не слышал, потом встал, достал партийный билет, иа стол поло- жил: вот, возьмите... Все обернулись. Кузьма глазами впшгся. — Это попито? — Не надо... Не могу я быть коммунистом- Поняли? Но понять было трудно. — Н а д о р о д и т ь с я н е э т а к и м . . . Ч у м а з ы й я, и в с е - т о мы ч у м а з ы е . . . Д л я н о в о й ж и з н и н а д о н о в ы х л ю д е й.... Ч и с т ы х... Схватил шапку — и за дверь...». Ретивые критики могут спросить: откуда эта /достоевщина»? Откуда это интеллигентское самокопание у простого партизана? А между тем, ни достоевщины, ни интеллигентщины в действиях Петрухи нет. Его действия и чувст- ва вполне понятны, вполне реальны. Автор от- метил здесь тонкий и важный момент Психо- логии имелно человека из масс в первые дни революции. В чем причина поступка Гуляева? В том, что он — и не один только он, — Гу- ляев, подходя к власти, к новой жизни, к строительству совершенно новых' отношений между людьми, невольно почувствовал на себе величайшую ответственность и, (почувствовав ее, сурово и глубоко взглянул в свое сердце, в свои мьюти. И топда не один Петруха уви- дел в сердце еще не смытую штормом рево- люции грязь чужих 'болот, в мыслях — мусор чужих людей. И тогда, еще не умея правиль- но проанализировать эти чувства, Петруха вы- нес себе приговор с чужих слов. Он повторил о себе то, что десятки лет вталкивали ему и сотни лет внушали тысячам ему подобных. — Чумазые не смогут обладать властью. Они не смогут строить- новую жизнь. Они во- обще неспособны что-либо построить. «Чумазый, не годен... Надо родиться не эда- ким» — говорит Петруха и хватает шапку. Осознание этой ошибки должен проделать не только Гуляев, во и тысячи других. И не даром В. И. Ленин именно в .первые годы ре- „ волюции не раз возвращался к опровержению