Сибирские огни, 1933, № 11-12

— Ягоды! Ягоды! Ну, кому ягоды! Сестры решили запастись вареньем. Б комнатках запахло подгорелым с аха- ром, Фелицата Степановна, вспухшая ог жа- ры, цедила янтарную капельку йа ноготь — упадет, так еще не готово — и улыбалась. Может быть она думала, как в долгий зим- ний вечер она позовет гостей, комнагки их весело зашумят, она пышно накроет стол, «оставит три вазочки варенья и скажет, хит- ро улыбаясь :. — Вам како г о? Земляничного? Знаете, оно у меня чуточку подгорело! Не желаете ли малинового? Наталочка целыми днями валялась в саду, на стареньком красном одеяльце, судорожно позевывала и об' едалась пенками. Домик учительниц снова погрузился в сон- ную, непоколебимую тишину. Время кати- лось, ничем не отмеченное, бесшумное. Впрочем, однажды Наталочка собралась в город. Это случилось под осень, когда Фе- лицата переварила все варенье, а село обо- брало бахчи, и в город потянулись зеленые обозы. Издали, с горы, город предстал перед На- талочкой, как и прежде — далекий, окутан- ный синим туманом, полный тонкого очаро- вания. Но вот Наталочка спустилась в до- лину. Ветер метался в голых вершинах то- полей и гнал по улицам сухие листья. На- талочка растерянно огляделась — в городе она не была с того несчастного дня, когда они с Любаней читали милое и жестокое письмо Тэвса. Куда девалась жизнь — ле- нивая, благодатная, вразвалку? Улицы кри- чали, гудели, люди шли быстро, тревожно. Большая улица — улица неожиданностей, хитрых встреч и беспечного смеха — пора- зила Наталочку своей пустынностью. Там она встретила серую краснолицую груду солдат, они оглушительно орали песню, и мерный грохот их ног врезался Наталочке в самое сердце: — Война. .. — отчетливо подумала она и удивилась. Она тихо прошла мимо «Отра- ды». Там, должно быть, помещалась казар- ма — она успела разглядеть облупленную, захватанную дверь и парня, одетого в ши- нель и осмотревшего ее круглыми, любо- пытными глазами. Домой пришла она молчаливая, нагружен- ная какими-то невеселыми мыслями. — У нас тут тихо. .. — с недоумением ска- зала она, медленно развязывая свой розо- вый шарф. — А там... Война, ведь. Солда- ты. Тревожно . .. — Бог с ними, — проворчала Фелицата. ... И снова навалилась глухая зима, завыл, заулюлюкал ледяной ветер, замела пурга. Наталочка перенесла красное одеяльце из сада на старый диванчик и валялась на нем целыми днями, одетая в белый, неопрятный халат и взлохмаченная. — Ната, причешись! — осторожно напоми- нала Фелицата. — Для ко г о? — вздергивала брови Ната- лочка и, ткнув несколько раз гребенкой в волосы, оставались лежать, ленивая и равно- душная ко всему. Ее движения стали угло- ваты, медленны, и теперь она отдаленно на- поминала Любаню. Среди зимы она вдруг потребовала самого тонкого холста и нарисовала на нем круг- лые, огромные цветы, похожие на ромашку. Потом она набрала пучки шелков, бледных, призрачных оттенков, и принялась выши- вать. Рисунок был настолько огромен, а пер- вые стежки, положенные Наталочкой, на- столько малы, что работа казалась нарочно выдуманной и невыполнимой. Но Наталочка вышивала с редким усерди- ем. Она приходила из школы, торопливо влезала в свой халат и напряженно сгиба- лась над пяльцами до глубокой ночи. Сестры, втайне удивляясь диким линиям рисунка, подкладывали под пяльцы новые, еще не испробованные шелка и молчали. А в гости приходили к сестрам только по- падья Ефросинья Ивановна, желтая и тон- кая, как восковая свеча, да Семихватиха, те- перь осунувшаяся и скупая на слова. Фели- цата, в самом деле, угощала их вареньем. Попадья всему удивлялась, верещала и сли- зывала варенье осторожно и быстро, как кошка. Семихватиха поминутно вздыхала, обливалась потом, варенья брала одну един- ственную ложечку, скусывала с нее пома- леньку и все приговаривала: — Благодарствуем. Мастерица вы, Фели- сата Степановна, вареньи варить. .. Однажды попадья—она любила говорить колкости сладким голосом — слизнула пол- ную ложечку варенья и вытянула дряблые губы, внезапно чему-то удивившись: — Фелистатушка, варенье-то скисается. .. Уж я вам скажу не зря. Любаня подняла на нее огромные, спокой- ные глаза и перевела их на Фелицату. Фе- лицата почувствовала себя уязвленной в са- мое сердце: — Да что вы, матушка, быть не может! Будь оно переварено или пеночки не все сняты, а то. ..