Сибирские огни, 1933, № 11-12

менные. По целым дням копаясь в земле, се- стры будто не имели сил поднять головы к нежным гроздьям сирени и к солнцу. Глубокое спокойствие в домике учитель- ниц, однако, было нарушено неожиданно и досадно. Фелицата помнит этот1 день, на- чавшийся, как и тысяча остальных. Удиви- тельно тихий, синий и благоухающий, он вдруг раскололся надвое и именно, от вто- рой его половины, стран .! л') и жуткой, по- тянулась вереница лихорадочных, растрепан- ных лег. Фелицата сидела на крыльце с каким-то шитьем, когда ш - з а угла вывернулась ко- ляска земского начальника. Щупленький, ры- жеусый Павел Андреевич казался озабочен- ным и даже торжественным. Он приложил руку к козырьку, увидев Фелицату, и вме сш обычной приветственной улыбки, как-то рас- сеянно пошевелил усами. Через час к Фелицате подбежала Оеми- хватиха и, всплеснув руками, пропела: — Война, барышни-и. .. Дв ух сынов уго- няют... беда-а! Дв а дня и д ве ночи после то го Сухая Речка была оглушена неистовым разливом гармошки, пьяными, отчаянными песнями но- вобранцев: — Распрощай, наша деревня, Родимая сторона, Прощай лавочки-трахтеры, Распитейные дома-а! Семихватиха металась по избе, без толку забегала к учительницам и прикладывалась к окну заплаканным лицом: — Мой это. .. мой... милай, разливается. :. С. улиц несся тонкий мальчишеский тенор: — Прощай все стежки-дорожки, Прощай, мать сыра земля .. Семихватиха утиралась широким подолом юбки: — Мальчоночка ведь, малой... за огурцами бы только лазать. .. ... Ты разлука шельма-скука, Расчужая сторона-а! Провожали новобранцев всем селом. Мед- ленный обоз со скудными деревенскими узел- ками, ярко начищенные сапоги парней, косые в з гляды девок, тупое отчаяние матерей. .. Толпа шла в облаке, пыли, стонала, ревела, р у алась. За селом у кладбища обоз остановился. Люди обступили его взволнованным коль- цом, раздались последние, долгие, беспамят- ные поцелуи, и тонкая цепочка обоза отде- лилась от толпы и поползла в горы. Фелицата шла домой, кусая губы и чувст- вуя какую-то непреодолимую тревогу. Но когда она перешагнула порог, тишина ма- леньких комнат, неуловимый запах уют но го насиженного жилья, непреложность их оди- нокой жизни сообщили ей чувство ясной благодарности: — Слава богу, у нас некого провожать! — сказала она Люба|не, молчаливо склонив- шейся над книгой, и глубоко вздохнула. VIII. Второй, третий набор новобранцев прошли тише, смиреннее. К ним привыкли. Рядом с приказом о последнем наборе висел первый с!писок убитых, старательно выведенный крючковатым почерком волостного писаря. В зимние, глухие вечера бабы собирались на посиделки, и под свистящий шум прялки одна какая-нибудь начинала приговаривать, вопить о сыночке, о муже, о холодных око- пах и простреленной головушке. И вот, в затихшей избе расцветали горькие слова, а в тон им колотилось одно большое, исхле- станное бабье сердце: В мутной воде рыбицу вылавливали, На крутой берег рыбицу выбрасывали. Прялки вдруг останавливались, точно за- дохнувшись, люди горбились и мгновенно старели: Хорошо ли тебе, рыбица, без свежей б ез воды ? Хорошо ли тебе, рыбица, без свежей б ез жены? И дальше подхватывали робкие, вздраги- вающие голоса: Без тебя ли, друг любезный, Постелюшка холодна. .. Шелково одеялице заиндевело, Распуховы подушечки потонули в сле- з а х . Сладки прянички-жамочки завалялись в головах ! . . Но как только стаяли снега и потеплело солнце, народ рассыпался по бахчам, повесе- лел, над деревней взвились старые, разуда- лые запевы. Загуляли, запели и молодые солдатки, ходили к парням на вечорки, ро вна девки, и песню выдумали свою озорную: Офицерик, офицерик д-молодой, Не замай меня за белое лицо, Мое личико разгарчивое. Разгорится, так не уймется, Приду домой, догадаются, С чего лица разгораются. .. Этим летом в ближнем бору был неви- данный урожай ягод. По улицам Сухой Речки спозаранку проезжали воза, переполненные краснобокой, нежной земляникой, и бабий голос коротко покрикивал: