Сибирские огни, 1933, № 11-12

Стардя Хакасия. Сваха (Картин улус). му впервые в своей жизни изменил сегодня Чибиджек. Лошади тронули шагом, чтоб не встрево- жить разговорчивым копытом черковских псов. Лишь когда совсем опрокинулся в су- мерки сонный Уйбат, они перешли на рысь. Все дальше и дальше, за Кутень-Булук — подтаежный улус, на Вершину-Биджу, к Коксшскому хребту. Над рыдваном кружился снег. Можно было подумать, что Арга Доможа- кова нарочно поджидала Майора в Биджу, до тогр скоро попал он в пастухи. Арга — по-русски значит спина, или ма- тица, или перекладина у ворот. И то, и дру- гое, и третье одинаково прилипало Арге. За ее крепкой, широкой спиной легко распло- дилось несколько сотен овец, пять или шесть десятков коней и восемьдесять коров. Их-то и пришлось пасти Майору. С утра его подсаживали в седло. И до ве- чера. Как соскочишь в степи, если некому подсадить, если не окажется под ногой пень- ка или кочки? И Майору седло стало казать- ся той страшной колодкой, к которой при- ковывают каторжников и о которой ему рас- сказывал когда-то дед. " В е р ш и н у - Б и д жу сменило старое русское село Бородино. Чибиджек привыкал изме- нять домашнему очагу. Потом Майор года полтора пробатрачил в Потехиной. Потом опять попал в Бородино. Чибиджек тем временем вырыл в чужом огороде свою землянку. А Майор вое пас и пас. То овец, то коров. Над страной пронесся ураган революции В Сибирь пришел и ушел Колчак. Промая- чили степью банды Соловьева, Кулакова, Олиферова. .. Но хозяйский с кот поднимал такую густую и горькую полынную пыль, что за ней Май- ор революцию рассмотрел не сразу. Позабо- тились об этом и хозяева. Но ладонью солнца не закроешь. Даже широкой кулацкой ладонью. И то, что долж- но было случиться, случилось. Неважно — обо что переломилась дорога жизни. Длч Майора, например, о кавалерийский устав. .. Летом 1922 г. через Бородино прошел слу- чайный эскадрон. И какой-то красноармеец обронил устав. Майор его поднял. Только и всего! И одну ночь, и дру г ую, и третью просидел Майор над уставом. Он даже не доискивал- ся смысла. Е г о просто заворожили ровные борозды строк, ровная музыка слов, — пусть даже непонятных: каррэ, фуражиров- ка, авангард, арьергард. .. Но на четвертую ночь до устава добрался и хозяин. Квита полетела в печь. — Лучше работал бы, чем читать. Не на ту дорогу поворачиваешься, Егор.. Попомни мое слово! Худого не желаю. Книги не было. И Майор, может быть, впервые в своей жизни, по-настоящему за- думался. Почему может читать сам хозяин, Алексей Марьясов? Почему может читать Григорий Логиноаич? Почему могут читать Их дети? И почему нельзя читать ему — Майору? По- чему оии не боятся книги для себя и боят- ся книги для Майора? Почему, наконец, они могут делать что им хочется и днем, и но- чью, а он должен и днем, и ночью только работать? Почему? Почему Майор потеет больше их , а живет, как тощая овчарка? Почему сорок