Сибирские огни, 1933, № 1-2

вал Гриценко, — а сам не знаешь, кто они и эа что стоят. Может они лучше ТВОИХ Э'С-ЭрОВ? — Они мои, как и твои, — 'Сказал Иосиф, чтобы что-нибудь оказать. Перевес был сегодня явно на стороне Гриценко и я крепко обрадовался, ког- да к нам донесся сигнал на ужин. Ночь густыми чернилами пролилась над городом. Светлячками подмигива- ют оконца офицерских квартир. Душ- ная, грозовая июльская ночь гонит из темной храпящей казармы. На дворе, приткнувшись к (выбеЩенной Стене, на росистой кайме травы сидят солдаты, мои товарищи по казарме, и тихо пе- реговариваются. Я присаживаюсь к ним и прислушиваюсь к вечным солдатским темам о войне, о земле, об оставленной семье, о разрушенном хозяйстве. . ...— Ладно. Пру я во всю мочь, как есть, в арестантаких котах, прямо с вок- зала к себе в деревню. А на околице соседушек дорогих повстречал, с весе- лой вестью встречу приготовили:—Баба твоя молодая, говорят, с Василь Ваеиль- ичем спуталась, с трактирщиком на- шим, значит. — И тут вся моя радость, что из» острога ослобонился, как нечис- тым унесло. Ладно. Иду это я, задами пробираюсь, людям в глаза совестно по- смотреть. Захожу в избу, стал у двери и говорить ничего не могу. Как посмо- трел на бабу, душа моя вся зашлась. Ку- да что девалось: высохла вся, лицо что у Покойника, одни глазища горят, ни дать, ни взять, В'олчиха затравленная. Как увидела меня баба, ахнула, в но- ги мне повалилась. Ничего не говорит, только плачет. За ноги, в арестантских котах, ухватила меня и плачет. И я ни- чего не говорю, потому у самого в гор- ле першит... Да-а! Ну, ладно. 'Снял я с исподних ремень, протянул разок легонько бабе по 'мягкому месту, для порядку, поднял ее с полу и с собой за стол усадил. Рас- сказывай, говорю, жена, богом данная, рассказывай все, как было, ничего не бойся. —• Ух,' братцы мои, и рассказала же!.. Все, как на духу, выложила. И где я только силы взял в себе все дослушать!.. А дело вышло просто. Бедой моей лю- ди добрые (попользовались. Я — в тюрь- ме за дезентирство, в хате хлеба нет, работать накому и у бабы: на руках со- сунок. Ну, пошла она к свекру, к мо- ему отцу родному, значит., А с 'отцом я, должен вам сказать, отделился. Не по- трафило ему, что я на сироте, без при- даного, женился. Ушел с отцовского двора голый, ничего старый не дал мне, сам в люди пробивался. Пошла (она, значит, к ему, к отцу, а он, змея прижал ее, за титьки хватает, приходи, говорит, ночью на сенсквал, хлеба дам. Ну, баба, как полагается, в слезы, is ноги кланяется, выручай, мол. А он уперся: — приходи на сеновал и все тут. Встала тут моя жена, — откуда только прыть взялась, — в глаза ему, бе- су старому, харкнула и домой верну- лась. Три дня Крепилась, без жратвы си- дела. (Сосунок ревет, в грудях молока не находит, а к свекру она не идет. А тут прослышала она, что Василь Ва- оильич, трактирщик, в город (собирает- ся. Пошла юна к ему. Так и так, добрый человек, будешь в городе, зайди в ост- рог, к моему Митрщо и обскажи ему, как я тут (погибаю и какой есть его отец родной. Что тут, братцы мои, долго рассусо- ливать. Живоглот этот, 'трактирщик, разнюхал про все ее, можно сказать, положение, лисой обернулся, поставил на стол .хлеба, сала, ковш квасу при- нес. Ешь, говорит, потому не могу с го- лодным человеком рассуждение .иметь. Баба с голодухи на сало набросилась и животом замаялась, криком кричит. Ос- тавил юн ее у себя. Полежи, говорит, пока не полегчает. А ночью пришел и хворую ее взял. А назавтра сам к ней, в •мою, значит, (хату пришел, опять хле- ба и сала принес. Извелась тут (моя баба. Срамно, что за хлеб поганцу этому продается, и |за ме- ня душа болит, и по деревне проходу не стало. Тут как-раз я и подошел из острога, революция выручила. Ладно. Выслушал я шюю бабу и гово- рю ей: не горюй, говорю, жена, все образуется, а что по нужде трактирщи- ка к себе допускала, так тут твоей ви- ны нету. A ic живоглотами, говорю, ic кем надо, посчитаюсь. Теперь не старый режим, чтоб бедных людей обижать. Легли мы спать, и стал я свое дело обдумывать. (Цельный плант придумал. Нет, думаю, (уважаемый Василь Василь-