Сибирские огни, 1933, № 1-2

хлесткие насмеигки, выкрики и тяжело- весные ругательства. Я иду, натыкаясь на деревья, к горлу подкатывает удуш- ливый комок горечи. — Андрей, Андрюшка, куда ты? — слышу я голос Иосифа и чувствую его ласковую руку на своем плече. — Не унывай, браток, — говорит он и тактич- но идет сзади,, чтобы не смотреть мне в лицо.—А знаешь, фельдфебель наш (се- годня напился пьяным и поалел впри- сядку посреди двора. Вот потеха!.. Я ловлю руку Иосифа и 'благодарно жму ее. (Серебристо-черная, извилистая и гор- батая змея — река Прут, река контра- бандистов и тайных сделок с погранич- ными дозорами, река, разделяющая ста- рую Румынию от России. Сегодня наша рота 'свободно по простому деревянно- му мостику переходит границу. Мы идем на север, к Галиции. Пограничные местечки и деревеньки почти точно по- вторяют (русскую грязь и безалаберщи- ну в постройках. Та же нищета и заби- тость глядит из всех углов. Поближе к Галиции картина меняется. Попадаются широкие, подметенные, кой-где даже 'вымощенные улицы, чистенькие, «выбе- ленные дсимики, прилежно обработанные сады и огороды. Вот Гура-Гумора. В стороне остается город Черновицы. Мы идем, идея», идем. Поход 'смертельно надоел нам. Мы про- ходим деревню за деревней, поднимая облака мельчайшей] (всюду проникаю- щей, пыли, страдая от жажды и беспо- щадного солнца. Редкие колодцы исчер- паны до дна ранее прошедшими вой- сками. Хоть бы одну каплю воды! Запутанными проселками мы меряем длину чужой земли и никто не знает, куда мы идам и где конец походу. Даже Иосиф начинает 'сдавать и все чаще хмурится. Наконец, вездесущий, редко ошибаю- щийся солдатский вестник — устная, (неведомо где зародившаяся и всеми распространяемая газета передает, что завтра мы будем в 3. '— место нашего назначения. И точно, на следующий день мы с громкими пеанями вступаем в провинциальный галицийский горо- док. Если бы не; груды кирпичей и оди- ноко торчащие трубы разрушенных до- мов, нельзя бы даже сказать, что 3. только недавно находился в полосе бо- ев. Город, 'переполненный войсками, не- привычно оживлен. Лавчонки, чайные и парикмахерские бойко торгуют. У един- ственного фотографа (вечная толчея. Солдаты с взятыми напрокат саблями и (шпорами, с деланно-деревянными, трафаретно-геройскими лицами, пози- руют грушами и в одиночку перед ап- паратом, требуя, чтобы ^обязательно «вышло с ногами, а не одна (полова». В 3. мы опять попали в запасный полк. Но здесь чувствуется гораздо больше порядка и дисциплины. Еже- дневно, по утрам, мы ходим на занятия, занимаемся шагистикой, делаем пере- строения и ружейные приемы. К обе- ду мы возвращаемся в казарму но глав- ной улице города и все свободные обы- ватели, от (мала до велика, высыпают нам навстречу. — Ать, два, ать, два — подсчитывает ногу фельдфебель и рота молодцевато чеканит шаги но мостовой, косясь на женское население, усеявшее тротуары. — Ать, два, ать, два... —• и лихой за- певало тонко вытягивает слова разухаби- стой песни и рота откликается диким гиканьем и присвистом. (Со мной равняется фельдфебель Че- пурко и некоторое время идет, наблю- дая за (моим лицом. — Ты почему не поешь? — набрасы- вается он на меня. — Приказов не вы- полнять? Я молчу и плотнее сжимаю губы. Пе- сни стали моим наказанием. — Приказы не выполнять? — кипя- тится фельдфебель и его жирное лицо багровеет. — Рота!., ать, два, ать, два... Отставить!.. Ноги не слышу!.. Рота-а!.. ать, два, ать, два... (Стой!.. Ать, два!.. Нале-во! Ряды, стройся!.. Разумовский, пять шагов вперед шапом марш! Отве- чай, почему не поешь? — Это похабные песни, господин фельдфебель. — Сам ты похабный!.. Ишь, мамень- кин сынок!.. Вся рота поет и не похаб- ные, а он не может, нежного воспита- ния. Чтобы петь, без разговоров. — Не могу, господин фельдфебель. — Ага, так мы тебя поучим. Рота, разня-а-а-а-йсь! Животы, животы уб- рать!.. Смирно!.. Стоять вольно, заку- рить. Разумовский, на пле-ч-чо!.. Шагом, марш! Ать, два, ать, два!