Сибирские огни, 1933, № 1-2

«крепил разноликую бедняцкую массу в еди- ный железный революционный отряд, поднял их клаюоовое самосознание, дай им победу— «и у всех нарастало ощущение неохватимо- го счастья неразрывности с той громадой, которую они знают и не знают и которая зовется советской Рооаией». \ Необычайное напряжение борьбы, великий пафос револю- ции сообщили «Железному потоку» исключи- тельную (Силу (художественной убедительно- сти. Но «Железный поток», по словам самого автора, есть лишь часть эпопеи «Борьба». Продолжение, очевидно, пишется, советские читатели ждут его, и можно лишь пожелать, чтобы вся эпопея юкорее увидела свет. Имен- но Серафимовичу, активному бойцу «рваных фронтовиков, подобает оказать полновесное я убедительное 'Слово художника о героике гражданской войны, и это слово 'будет сказа- но, будет закончено, тем более, что изобра- зительных средств у писателя не мало, он ими богат. Мы не останавливаемш на формальной стороне творчества писателя. Ето простой и выразительный язык — от наших классиков. Серафимович не только певец борьбы, — он умеет тонко чувствовать и передавать жизнь природы, ее голоса и краски. Мягко и лю- бовно рисует он и «ласковую улыбку степи», и «живое 'Серебро рек», и «веселую игру мо- ря». В гамме человеческих переживаний он с одинаковой теплотой передает и отчаяние затравленного батрака, и жертвенную готов- ность революционеров, и «светлую боль чи- стой и незапятнанной любви». Об одной из своих героинь он пишет: «Я сижу и думаю о девушке с продолговатым крепким, умным лицом. Она—красавица, той особенной внут- ренней красотой, которая не в румянце, не в локонах, а в сквозящей в каждой черте внутренней аиле, которая обдаегг вас, поко- ряя». Муза Серафимовича похожа на эту девушку. * Мне хотелось бы поделиться с читателями «Сиб. огней» личными впечатлениями о Сера- фимовиче. Оставляю это до другого раза. А сейчас 'скажу лишь об одной встрече с иим— последней по времени. Грохотал 1915 год. Империалистическая война была в самом разгаре. Мы встрети- лись в Петербурге, на Невском. Оба только что вернулись с фронта, — Александр Сера- фимович ездил тогда на фронт в качестве военного корреспондента '«Русских Ведомо- стей». Меня поразило его серое 'измученное жщю. Я даже опросил: здоров ли он? На Невском ему, видимо, не хотелось раз- говаривать. Когда пришли к нему в номер (остановился он в каких-то дрянных деше- вых номерах на Владимирке), Александр Се- рафимович сказал: — Не знаю, что делать. Такая тоска и зло- ба, что... Вы поймите, — хотел честно пи- сать о войне. Честно, правдиво, трезво. Дого- ворился с редакцией, понадеялся на иее. А теперь оказывается вот что: три четверти моих корреопонденций вымарывает цензура, а оставшуюся четверть редакция так благопри- стойно «смягчает» и «сглаживает», что стано- вится тошно. И в результате—сплошное пу- стое место. Нет, к чорту! Довольно! Я так не могу... Да, в умеренной и аккуратной либерашьно- профасооракой газете Серафимовичу было не место. Это оообенно остро почувствовалось, когда он, крепко выругавшись, 'мечтательно.- произнес: — Дожить бы до революции... Эх, вот 'то- гда попишем! Александр Серафимович дожил не только до революции, но и до социализма. \