Сибирские огни, 1932, № 9-10

— Благослови, господь... М-м-да, Ни­ колай Михайлович, а я как же? — Не знаю, отец Николай... У нас только двухместное купз, нас трое... Са­ ми (понимаете... — Может, в коридоре где-нибудь... Не могу же я оставаться... Штабс-капитан развел руками. — Что я сделаю? Идемте, «может, ус­ троитесь, но я не ручаюсь... Быстро (подхватили чемоданы, порт­ пледы и, забыв троститься с чиновни­ кам, двинулись к двери. — Гоапода, пропустите!.. Никто нф слушал, лезли, толкали друг друга, спорили. Чиновник проводил главами к двери своих собеседников и, напомнив мольбу папа, буркнул себе ©од нос: «Куда бла­ городство, куда возвышенные чувства давались: ты тонешь — черт с тобой, лишь бы мне выбраться на берег»... — свял шапку, положил на стол и уткнул­ ся в нее носом. Дверь пищала, ‘скрипела, жаловалась... ★ Сизой морозной ночью, когда опал город (а может, притворялся, что опит), против тюрьмы, у маленького домика на лавочке жмется женщина с ребенком. Мороз обнимает, вяжет голые колени, пробирается под легкое изодранное пла­ тьишко — жмет. Ребенок, закрученный ■в.промокшие пеленки, плачет охрипшим голоском. Мать стукает его по спинке озябшей рукой и тихо: — Шь^шы-шы-шы-ш... А сама глаз не сводит с белой огром­ ной тюрьмы, рассевшейся на всю пло­ щадь. Ворота тюрьмы плотно закрыты, высокая ограда прячет двор, только на вышках поскрипывают мерзлыми пима­ ми часовые... . «Ежели завтра нас не отправят на тот свет, то буду жив, — говорил ей муж третьего дня на свидании, — потому мы, хоть и в тюрьме, а знаем, что крас­ ные вот-вот будут»... Третьи сутки на карауле. (Иззябла са­ ма, ребенок- И простые мысли цепляют­ ся одна за другую. Вспомнила его наказ за несколько ча­ сов до ареста: — «Ты не торопись ныне t помощью. Знаешь, под видом несчастной подош­ лют змею. Укусит до смерти». 'И еще: 1 . «Не плачь, Марья... Не поможет»... Это он через головы солдат, черта штыки и оголенные сабли бросил ей, когда вели по мосту из контр-разведки в тюрьму. И когда додумывалась до последней страшной мысли, сердце больно сжима­ лось, не хотело мириться. Как же тогда? Она и грудной ребенок? На кого его оставить? Как жить? Туже прижимала ребенка к груди и баюкала: —• А-а-а-а... шы-шы-шы-шы-ш.:: В глубоком сизом небе, бледнея с си­ ними, оранжевыми отливами луна, и буд­ то оттуда, из этой глуби — холодный морозный звон. От домов с белыми крышами — косые тени легли на снег. Темными пустыми глазницами глядит белая тюрьма на* сонный город. Тиши­ на — звенит, звенит.... Вдруг все ожило. Заскрипели чьи-то шаги по снегу во дворе тюрьмы, лязг­ нули застывшие засовы, заговорили ти­ хо, вкрадчиво. У женщины упало сердце, словно она сама провалилась в какую-то пропасть. Встала, прошлась (втени, размяла, застыв­ шие нопи. И, затаив дыхание, прислу­ шалась. — Выходи!.. Стройся!.. Каждое мгновение—нескончаемо дол­ го. А когда распахнулись ворота и за­ бегали но белому снету, как черные му­ равьи, люди — конные и пешие, — тог­ да исчезло время и страх, тогда жен­ щина, прижимая ребенка к труди, заша­ гала по тротуару за удаляющейся тем ной человеческой стеной, по направле­ нию к загородной роще. Под ногами пел 'Снег: — Жьгжы-жы-ж-ж-ж... Торопилась, бежала. Верховой заме­ тил, крикнул: — Стой! Куда?.. Другой улицей!.. А женщина свое, любимое, родное: — Степан! В ответ донеслась: — Тут я!., прощай!.. Человек с винтовкой матеряо выру­ гался: — Замолчь, стерва!.. Квакашь!.. Верховой подскакал: — Тебе, баба, што надо? — Солдатик, голубчик — муж мой там... Как же я с дитем? О-о-о. —• Брось выть! Да ты куда бежишь? У-у-у, сволочь!..