Сибирские огни, 1932, № 9-10

как будут плакать, да назад ие воро­ тишь! У чинюащиса кислая гримаса прячется иод густыми черными усами. — А в общем, плюньте, Николай Ми­ хайлович, — советует он, — кто о ком будет 'плакать, — дело неизвестное, а вот налейте-ка еще по баночке; оно ве­ селее... - — Нет, мне 'хючется вам домазать, что не в социализме дело, не в том, что в-се Иваны будут жрать котлеты и читать вместо евангелия «Капитал» Маркса и творения Ленина, а в том, чтобы жила иа-ци-я, здоровая, крепкая, как столет­ ний дуб, жила и развертывалась вширь, на удивление всему миру. А в чем суть нашей нации? ^ Ощупал |все,х серьезными, блеклыми главами, пыхнул папиросой и . начал, постукивая по столу пальцем, считать: — Первое — благоиекательство и смирение. — В небо пальцем, Николай Михай­ лович, попали, — перебил его вновь чи­ новник, — какое черт смирение, когда вон какая томоша идет? Который год льется кровь? Откуда это? — И, сни­ зив голос, заключил: — В нашей мрови бунт какой-то, черт его знает, дорогие мои, бродит. Не давали ему только вы­ литься, а теперь — вот... — Хорошо, я согласен, что у нас то- моша, но в душе русский народ — бо­ гоносец; так было в веках и веках. — Истинно ваше слово, Николай Ми­ хайлович! — крякнул поп, — где в ми­ ре мы найдем такие (монастыри, хра­ мы? Господи!.. Как жили! Как жили!.. Неужели этому приходит конец? —• Отец Николай, я правильно гово­ рю: богоискательство и смирение. Это первое. Второе — раскрытая душа, лю­ бвеобильное сердце и (простота быта на­ шего — древнейшая. И вот, в этой ‘стра­ не, с монархией, с виселицей, тюрьма­ ми, каторгами — такие росли дубы ми­ ровые: Толстой, Достоевский, Пушкин, Гоголь. Ведь душа радуемся оттого, что .ведь это все дала миру Русь!.. А те­ перь — боль, рушится все; разнуздан­ ность, хамство, прикрытое громким сло­ вом — социализм... Поручик ловил взгляды всех и не знал, 'что сказать — у него не было зна­ ний, а думать над жизнью еще не на­ учился, да и некогда было — война. Подруга его, тихо посапывая, покоилась на плече'. Чиновник глядел в стол и ка­ тал пальцем в шарики осевшую пыль и грязь. — Ведь если бы знать, — не унимал­ ся штабс-капитан, — если бы знать, что того, что называем мы Русью, чем жи­ ва душа русского человека — если бы знать, что того больше не будет, сейчас же пустил бы себе пулю в лоб, не до­ жидаясь, пока тебя на холодных снегах зажарят над костром, как дикари, те, что идут 'строить новую Россию... — Ну, успокойся, Коля, — умоляла жена, гладя пухлой рукой по жесткой щеке. — Не на век же мы уезжаем. Утих­ нет вое, мы и вернемся, не бог знает, куда едем... — Да разве теперь утихнет? Никог­ да! Нога моя больше не ступит на со­ ветскую землю... —• Это ты сейчас расстроен, Коля, по­ тому так говоришь. Соскучишься... Поп вдруг опустил лохматую с про- - седью голову на руки и тихо заплакал. Все притихли. Ясней и отчетливей за­ унывное рение потухающего самовара. Колыхалась масса человеческих тел. И в эту тишину, как трубный звук — ров­ ный, могильный голос железнодорож­ ника: — Отправление: Омск—Новониколз- евск... второй звонок... Зашумели, загалдели, колыхнулись волной- к дверям. Тискались, кричали, ругались. — Проходи там! — Тебе надо, а (мне не надо ехать? — Господа, пропустите с ребенком... — Куда прешь? Воинский, а ты, спе- жулятор, лезешь. —• Сам должно быть спекулятор! — Закрой хайло, а то я тебе дам — сволочь. Штабс-капитан и поручик встали. Же­ на поручика, протирая глаза, куталась в' пуховую шаль. — Что, уже ехать? — Поехали, собирай, Шурик, все со стола. Опавший на 'чемоданах сынишка штабс-капитана проснулся и захныкал: —•Ма-ма!.. домой кощу... — Сейчас, Вовочка, домой поедем... Одень его, мать, как следует... Штабс-капитан потянулся через стол. — Благослови, отец Николай, в даль­ ний путь... Поп, неловко махая рукой, протянул наперстный крест через стол.