Сибирские огни, 1932, № 9-10
— Я не настаиваю... Если что найдете нужным пустите в (печать... Я очень нуж даюсь... Когда ушел Тарханов, профессор взял тетрадку и прочел самое последнее стихотворение: — По улицам пыль, да ветер, Да плач 'колокольного заона. Никто .почти не заметил, Как пронесли чудотворную икону Д е с старушки перекрестясь, Оправили «полушалки... Город-ламанческий князь Смотрит уныло и жалко... •— На фронт бы вас голубчиков, а не стихи (писать о крестовом шокоде! — ра- эозлился профессор и, не дочитав сти хи, швырнул тетрадь на стол. — Это ж насмешка! А еще просит пристроить в газете... Чорт знает что такое!.. Профессор, видимо, долго бы еще ру гался, если бы не перебил прибежавший штабс-капитан Лиханов. — Ну, поехали!.. — крикнул он с по рога. — Куда? — На квартиру к Шарьшову... о кото ром я утром рассказывал... На каждого по азиатке обеспечено... Экзотика, доро гой мой!.. Шарьгмов привез прекрасного вина, фруктов... Неожиданный гул выстрела прервал Лиханова. Они бросились в коридор; на встречу им из зала гостиницы два офи цера вели под руки третьего. — Все равно нам не осилить больше виков.., — плакал пьяный офицер. —- Пью смертную и буду пить... Конец!.. Точка!.. Кто взял мой наган? — Это какой-то дом умалишенных,—. топотом сказал профессор и не мог уже отковаться ни от экзотики, ни от вина. ★ ...Утром рано проснулся профессор от сильной головной боли. Полежал немно го с закрытыми глазами, припомнил вче рашний вечер и быстро, как ужаленный, вскочил. На кушетке 'совсем голая лежала смуг лая девушка. Ее бронзовое молодое те ло было в полном покое. Упругие груди ваканчивались большими черными цвет ками. Профессор наклоняется, целует эти цветки один за другим и шепчет: — Ах ты, кобылица моя степная!.. Одевает халат и идет купаться. Уже в дверях он вспоминает ее имя: — Урамал... Прекрасное имячко!.. Солнце поднимается выше и выше. Че рез переплеты рам оно заглядывает в комнату профессора. Мягкой ласковой лапой проводит по стене, находит Ура мал и гладит но загорелому лицу. Урамал открыла глаза. Со всех стен на нее глядели строгие лица святителей и разных богоматерей. Стел, полки, книги. Урамал не понимает и в ужасе вскакивает. Она голая. В номере никого. На полу в беспорядке валяются рубаш ка, платье, шляпа, туфли... В двери щелкнул замок. Это вернулся профессор. — A-а... встала, моя дикарка!.. Не то ропись же одеваться, платье можешь порвать... Дай я еще разок поцелую твою смуглую прелесть... Урамал вырывается и стремглав выбе гает в коридор. — Номер двадцатый... Когда вздумае те — заходите... — .бросает ей вслед лрофесоор. S. ПО СЛЕДУ.-. 1 ! „Здесь кон роазредка- это огром нейшее учреждение, пригревающее це ы толпы шкурников, авантюрис тов и отбросав ио^йной охранки... Все это прикрываете са ыми высо кими лозунг мн борьбы за спасение родины, и под покровом царят раз врат, насилие, рас р. 1 ты казенных сумм н самый дикий произвол ... Дневник барона Будберга. ■«Придворная» электростанция работу заканчивала с восходом солнца. «При дворной» ее называли потому, что она находилась рядом с домиком верховного правителя и была под особым гарисмог ром. С ра светом электричество не нужно было. Тогда солнечного света хватало всем. Но целую-ночь старый дизелишке должен был охать и пыхтеть, чтобы да вать свет в дОмик адмирала оо всеми службами, в кинематограф «Одеон», ре- сторан «Люкс», гостиницы «Европу» — служить не многим, кто ночь преврати; в день. Сегодня дизель ортачится. Плоха>
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2