Сибирские огни, 1932, № 9-10

* Год тому назад, возвращаясь с пло­ щади, демонстранты оглашали улицы: — На бой кровавый, Святой и правый... А сейчас вот по улицам разливается ятустая, игривая песенка: — А там чуть поддав занавеску, Лишь шара голубеньких -глаз Смотрели, и чуют гусары, Что немало здесь будет проказ... Мальчишки носились с экстренными выпусками телеграмм: — Большевики потерпели крупное по­ ражение!.. Профессор молча купил этот грязный лоскуток новостей и медленно пошел к гостинице. У себя в номере профессор разделся и лег на кушетку. Телеграмма ничего особенного не сообщала. Близко сопри­ касаясь с работой бюро печати, профес­ сор знал, как на фронте даются побе­ ды и как возрастают трофеи и жертвы противников, пока телеграмма пройдет через руки сотрудников газеты, О внутренних фронтах телеграмма молчала и то, что сегодня сообщил^ штабс-капитан, было не только ново, но и внушало какое-то особенное опасение. При одной магистрали-сибирская столи­ ца может оказаться отрезанной от мира. А партизаны, повидимому, уже не на­ столько слабы, чтобы можно было сло­ мить их 'Одним напором. Уже одно то, что на этом фронте перебывало не ма­ ло частей не только русских, но и ино­ странных войск и сменялось не раз <о- мандование — говорило о силе и упор­ стве противника. Почему-то вдруг припомнилась одна осень, проведенная профессором в цент­ ральной России в помещичьей усадьбе ©о время войны. Хлеб с полей был уб­ ран, яблони и груши освободились от тяжкого груза, сбрасывали последнюю листву березы, клены. И в эти печальные дни пришло известие: самый важный от­ росток хозяйской семьи отломился: — на фронте погиб единственный сын по­ мещика, молодой друг профессора. Трое девочек, с которыми иногда занимался (профессор, — уехали учиться в Москву; дом опустел. Опустели поля, опустел сад, опустел ДОМ. Хозяин уехал в Петроград, хозя-йка не выходила из комнаты, профессор был одинок и бродил в полях. Жалость на позволяла ему покинуть семью, в кото­ рой провел лето в такой тяжелый мо­ мент. Однажды он незаметно ушел далеко от усадьбы и бродил до вечера. Когда солнце опустилось к горизонту и по вы­ сохшему былью трав засеребрился тон- котканный уток паутины, профессор ус­ лышал какой-то тоскливый и в то же время зовущий крик: — Курлы-ы!.. — Кр-ру-у!.. В мягкой синеве тихого осеннего неба тянулась на юг стая журавлей. Профессор долйо следит за этим изу­ мительным треугольником отлетающей птицы и неожиданно находит решение мучившим вопросам: — Все имеет' свое начало и свой ко­ нец... Опустевший дом не возбуждал в нем больше жалости. Профессор уехал. Эта стайка журавлей сейчас почему- то ясно припомнилась и тесно увязыза- лась с утренним разговором и с жела­ нием штабс-капитана: — Смотать удоч­ ки. — Об этом надо крепко и крепко по­ думать... ★ Под вечер зашел молодой поэт Тар­ ханов. Его мясистое, с толстым носом лицо и вздернутыми кверху концами бровей, чем-то напоминало монгола. Тарханов, как показалось профессору, вжжно по­ дал свою тощенькую тетрадку и не «е- нее важно сказал: — Я сегодня второй раз у вас, про­ фессор... — Я был на параде... Тарханов улыбнулся: — Не парад, а камедь-представленье... — Я (попрошу вас по этому поводу не распространяться,—жестко заметил про- фессор, — я представитель правительст­ венной печати, на мне лежит какая-ч} ответственность и пустословию у меня не место... — сердито выкрикнул про­ фессор, и тут же, спохватившись, что мог обидеть молодого человека, — мяг­ ко добавил: — мне сегодня не здоро- вится... Я после просмотрю...