Сибирские огни, 1932, № 9-10

кость движений. То же мягкое, хвата­ ющее за Душу бабье участие в голосе, хорошо памятное Марине в дни бегства из Черновушки. И если бы не коротко иодстриженные и .зачесанные на сторону, как у мужчи­ ны, волосы, да не городской (костюм, с «пюкоденницей», юбкой— можно бы по­ думать, что это Погонышиха, 'неожидан­ но вернувшаяся с дороги. Правда, у Обушихи немного мягче все, округлей, и ростом она чуть пони­ же, и не так сутула, как таг -Словно вот взяли Матрену в ставок и обточили уг­ ловатые ее неровности, обстрогали в городе деревенскую ее Медведев атость. -0 всем этом Марина думала уже пос­ ле того, как ушла от нее Обухова, а сейчас она сидела с ней плечом к пле­ чу и, захваченная непонятным порывом откровенности, рассказывала ей всю свою скор|5ную историю. Обухова, обхватив ее за круглые пле­ чи, прижалась к ней щекой и внима­ тельно слушала глубокомысленно и те­ пло помыкивая время от времени. Какую пружинку отыскала в ее серд­ це Марфа Обухова, как сумела нажать на нее так быстро и искусно-, что она вылила перед ней с такой стремительно­ стью всю себя без остатка! А может быть и не волнующая тепло­ та чуткой Марфы тому причиной. Мо­ жет быть накопилось через край боль и обида в сердце Марины, что откры­ лась она навстречу первому доходчиво­ му слову, как цветок солнцу. — 'Кобели! Почитай, что все они, ко- йели, кобели мохнатые. -Ма-шенька ты моя!.. И любим мы их, и друзья они на­ ши, товарищи по стройке социализма, а вот понять нас, заглянуть глубже, чем/ полно сердце наше, этого им не дано. — Им только, отойди подвинься, под ножку бы тебя, да на соломку. Да цеп- ното барбоса рядом, чтоб на тебя и .з^глянуть-то бы никто другой не. смел... — Видела я их, всяких видела... Он тебе и то и се, диалектикой, марксиз­ мом, ленинизмом клянется, а еа повер­ х у выходит — кобель, чернеющий ко­ бель: его кость, он ее и грызть должен. Мы вот революцию Октябрьскую совер­ шили и вымели к едр'еной бабушке столько мусору из нашего обихода, что черт-те што... А вот частно-капиталисти­ ческий пережиток в любви, мы его еще не вытравили из нашей кровушки. Слов­ но бы уж так проржавели, что никаким драчем не отдерешь. Но погоди, Ма­ шенька, — полос Обуховой снова упал до нежного топота, —-доберемся мы и до этого. — Я вот также, вроде тебя, любила— дура баба и всю себя, как на ладошку перед ним положила. Ничего кроме люб­ ви его знать в жизни не хотела, а он... Теперь поумнела и уж, чтоб до печенок ни с того, ни с сего, — ах, отойди под­ винься!... Раз не можешь ты быть мне в любви товарищем, рабыню тебе надо, собственную (игрушку — катись к тетери ятери. ,— Ухожу, я всегда первой. Он это за юбку и рекой: да я, да ты... Нет, ми­ ленький, чуем мы, все чуем... и чтоб бок о 1бок, ненавидя, мещанское ярмо всю жизнь тянуть, да за это судом карать нужно!.. — Любовь я понимаю, как эдакий огонь в сердце, в мозгу, в жилах. От нее ®се звенит, как струна. Труд радо­ стен, усталь сладка, Любовь — это борьба, жизнь — пламенное зачатье но­ вой жизни. А так, чтоб лениво-, как свиньи в гайне размножаться... Да, отру­ би мне голову! — Обушиха (порывисто встала с кресла, а потом снова опусти­ лась рядом с примолкшей Мариной. —• Машень-ка, «олосочек ты мой, а их миллионы таких, заезженных, как из­ возчичьи клячи, баб. Посмотришь — во­ лос дыбом — в родильные, станки: об­ ратили их, кровью бабьей, да слезами до сего дня землю поливают... Вот По­ чему, милая, ты моя Машенька, броси­ лась я к тебе, шгтоб давануть тебя у груди своей за то, что ввязалась ты в драку за новую женщину. Москва, 1932 г. Июль.