Сибирские огни, 1932, № 9-10

'“млОит, Маркелычев, ставший председателем л ак ом а , обнаруживает .гари 'посещении дом- «зкз Верхотурова, сидящего там за содержа­ ние притона уголовных и снабжение их фаль­ шивыми паспортами. И коммунист Маркелы­ чев освсбождает Верхотурова, приговаривая: — Ну, вот, мы и квиты! Так излагает Тверской рассказ И. Гольдбер­ га «-Круг» и так .изложив, открывает пляску диких комькчосав вокруг пленного бледно- лицого. «Ага!» — восклицает Тверской. «Вот он — бесклассовый человек! Вот он — гума­ нист! Вот он — автор-воронщик, мещанский н пошловатый философ, которого необходимо немедленно освежевать!». Позвольте, почтенный, позвольте! Кто гума- 1 сист? Кто бесклассовый человек? И что вы, собственно, хотите вашим нечленораздельным шумом выразить? Разберемся без крика. В рассказе «Круг» — два действующих лица — Верхотуров и Мар- келычев. Может быть бесклассовым гумани­ стом является Верхотуров? Ничего похожего. Для всякого грамотного ясно, чт</ в образе Верхотурова скупыми и яркими чертами дан образ сибирского крепко­ го мужичка, кулака — человека хищного, и прикрывающего свою хищность «прекрасно­ душными» словами и ласковыми улыбками, человека расчетливого и себе на уме. Верхотуров помогает подпольщику Марке- лычеву не из соображений бесклассового (Гума­ низма, а из очень практического расчета: — «Документик я тебе, хороший мой, мо­ ментально оборудую... Только не думай, что я тебе это задарма устрою... — Денег у меня нету, — нахмурился Мар* кельмев, — сказал ведь. — Да я не о б . деньгах, — усмехнулся х о ­ зяин. — Не об деньгах... Тут я так понимаю: державы теперешней жизнь нужно считать месяцами, а то и неделями; потом ваша дер­ жава пойдет, болыпевицкая. Ну, в этом разе запомни: был, мол, старик один Верхотуров, Герасим Прокопьев, стоящий и пользитель­ ный и, стало-быть, нужно этого старика ува­ жить»... Причины поступка Верхотурова ясны. Он авдит гибель колчаковщины и пытается зара­ нее договориться с будущими хозяевами жиз­ ни. Где тут гуманизм? Может быть он, этот общечеловеческий гу­ манизм Верхотурова проявляемся в том его разговоре, который этот кулачек ведет после своего освобождения в ревкоме? «Смеясь, Маркелычев сказал ему: — Советская власть простила тебе, Верхо­ туров. Смотри, больше не занимайся такими делами. И тут быстро похолодела улыбка на стари­ ковском (Верх отуровском, — А. С.) лице, г л а з к и т е м н о о х о л о д е л и , з а с т ы л о н , п о д о б р а л с я » . — Что касаемо делов моих, эито-что стран­ ных привечал, которые людьми, али законом обижены, так отстать мне от мих дута не поз­ волит... ...Тодда, подымаясь из-за стола ц борясь с о смехом, сказал один из ревкомщтхои: — А будешь старым заниматься — опять посадим! — И уж покрепче! — подтвердил другой. Верхотуров осветил их всех улыбкой, погля­ дел на них ласково и смиренно ответил: — А вы пымайте! Пымайте, а потом и сади­ те!.. Хе-хе...». И с этом разговоре нет ни грани преслову­ того «общечеловеческого гуманизма». Н аобо­ рот. Здесь закономерная реакция именно то­ го же прижимистого и хитрого хищника, ко­ торым выведен во всем рассказе Верхотуров « а первые шаги пытающейся его ограничить советской власти. Он понял, что заигрывание •ни к чему не приведет и с темно охолодевши­ ми глазками, — по внешности «ласково» и «смиренно», по существу — с упрямством за ­ клятого врата заявляет о своей готовности побороться с представителями победившего рабочего класса: — Пымайте, а лотом садите! Хе-хе.?. Таким образом мы видим, что в своих по- пытках навязать И. Гольдбергу трактовку Верхотурова «бесклассового человека, в кото­ ром заложено неизменное чувство гуманиз­ ма». И. Тверской прибегает к прямой недо­ бросовестности в цитировании и изложении материала. Нельзя также предположить и то, что М а р к е л ы ч е в является гуманистом. История с Маркелычевым' вовсе не кончается тем, что он говорит: «Ну, вот — мы и квиты» и выпускает Верхотурова, как это пытается представить И. Тверской. Наоборот, дочиты­ в а я рассказ до конца, мы узнаем, что в быв­ шем верхотуровском постоялом дворе учреж­ ден Дом Крестьянина и что нет уже в этом доме Верхотурова — очевидно, не удалось ему «странных привечать, ’которые законом или людьми обижены», очевидно сумели «п ы- м а т ь» его см^ающиеся люди из ревкома — « п ы л а т ь и п о с а д и т ь». Именно эта то концовка и з а в е р ш а е т « К р у г » — и об ней то и умолчал, неизвестно из каких с о об р а ­ жений. наш критик, вообще то не отличаю­ щийся скупостью на слова и ■пояснения. Уже этого примера было бы достаточно, чтобы квалифицировать «критические» — и, скажем, более, чем критические приемы, к ко­ торым прибегает в своей статье И. Тверской. Н о абсолютно необходимо сказать еще не­ сколько слов о категорическом императиве. По мнению И. Тверского, т. Гольдберг ре­ шает вопросы этики «с т о ч к и з р е н и я к а н т о в с к о г о к а т е г о р и ч е с к о г о и ы - п е р а т и в а , г л а с я щ е г о , ч т о « ч е л о ­ в е к с а м с е б е цель » , с точки зрения «этой буржуазной теории, 'Служившей щитом в пе­ риод империалистической войны оборонцам для прикрытия предательства рабочего клас­ са». Это здорово закручено. Сразу понятно, что азтор — ученый человек. Он все знает: кате­ горический императив, философа Канта, о пре­ дательств;: оборонцев и все такое прочее. Не­ понятно только одно: какое это имеет отно­ шение к творчеству И. Гольдберга. В самом деле: где наш ученый критик узрил у И. Гольдберга категорический императив? Оказывается, в рассказе «Человек с ружьем*. Там есть токой мальчик Кешка, который п о­ могал партизанам. Увидев однажды свирепую порку, которую произвели над мужиками, его однодеренеинами — колчаковцы, он убегает л партизанам в лес. В тот же день вместе с ни­ ми участвует в атаке 'занятого колчаковцами села. Видит пожар, разрушение деревин, тру-