Сибирские огни, 1932, № 5

д. m. к у з ы и е и к о на Ч у л ы м е — Берега греби! Весла взмахнулись в красиво, как распластан­ ные крылья, застыли, пропуская мешающие грестх' отреши жории. Кормовщик ловко про­ гнал лодку между двумя сучьями. "■—1Пошел! Шишковатые сучья и тонкие, извивающиеся корни торчат из воды. Вода крутится между ‘ни­ ми. Лодку то ‘бросает вперед, — стрежью, — то тормозит, сносит назад, — заводыо. ... Карчи; чередующиеся токи заводей и стре- жей; заросший, сплетшийся в одну массу, хвой- няком и кустарником берег, ■— Чулым... — Берет головы! Сидящие «пиной к носу гребцы нагибаются. Далеко свесившаяся над водой ветка проносится над лодкой. В лодке четверо: судоходный старшина одного из околотков Чулымской дистанции, два гребца, пасажир — я. Лодка «плывает вниз по Чулыму. Массивная меховая ша.пка защищает от авгу­ стовского солнца голову гребца. — Тебе не жаржо', Йордан? Гребец, улыбаясь, трясет головой: «нет!». Он не любит разговаривать. Он татарин, но похож на остяка. Говорит больше жестами, чем словами. Лодка выходит на чистое место. Гребцы рабо­ тают та полный взмах. Вода ласково «Буркает» под веслами. Старшина — виргуоз-кормовщик. Движения его весла причудливы и непонятны. Весло чер­ тит в воде плавные кривые; иногда гребет про­ тив хода лодки. ... Гладкая, как сталь, вода; карчистый, из­ резанный берег; непролазная тайга, сжимающая реку — Чулым. В Река выплывает из-за поворота. Пресытив­ шиеся водой и лесом, глаза жадно хватают жел­ тую надстройку «t-наровки» — корчепод’емницы. «Онаровка» прилепилась ж карче. Примерива­ ется вырвать ее щ засасывающих тисков песча­ ного дна; поднять^ перетащить с фарватера. Рабочий обрубает мешающий сук. Расстояние искажает время. Топор бесшумно ударяет и, под­ нимаясь, вытаскивает удары. Еще трое хлюпаются в воде, опутывая карчу восьминогими щупальцами тросса. Один срывает­ ся; раскидывая брызги, ухает в холодную воду. Ругань и хохот, отражаясь от стен тайги, те­ ряют человеческий тембр. Упавший вылез на лоджу. Выливает из свер­ кающих сапог воду. Брезент его спецодежды по­ темнел от купанья. — Тебе бы, Йордан, сюда. Мордана всегда заводят. Но он равнодушен. — Я работала (жак правило, он меняет родо­ вые окончания). Война был... («тогда», — под­ разумевается)... Водка был много... (жест в сто­ рону «снаровки» доканчивает фразу). Слушая Мордана, я заглядываю в прошлое, в предреволюционное. В насыщенную сырым тума­ ном чулымскую ночь. Ночь после каторжной, от ■солнца и до темна, работы. Пьяную ночь. Жили люди... Долине дни дрогли в холодной воде; рвали мускулы на ручках шпилей и лебе­ док. Изнывали в тяжелой, дешевой и унизитель­ ной работе, мечтая о случае бросить ее. Мечтали о пароходе, о карьере матроса. А в ночь, в ко­ роткую ночь отдыха, — в тесной и низкой, лишь с отрепьями воздуха, «шахте»,' — острым ядови­ тым огнем рвали внутренности. «Лечились». Ог простуды и от тоски. «Лечились», навигация за навигацией, докалечивали организм... Теперь... Со стрелы «снаровки» наклонилось красное, с каймой, знамя. Оно далеко, но чтобы прочесть его надписи — не нужно их видеть. Переходное знамя лучшему, перевыполнившему задания снаряду. Конечно, надпись такая. 'Конечно, ребята не­ давно завоевали его и носятся с ним, не зная, куда прищепить, так подчеркнуть свою гордость