Сибирские огни, 1932, № 4
.фипиппыч •как ни гуманно было бы указанное употребление золота, а мы все же скажем: поработать надо еще десяток-другой лет с таким же напряжением и с таким же успехом, как мы работали в 1917- 21 годах, только на гораздо более широком по прище, чтобы до этого доработаться. Пока же: беречь надо ® 'РСФСР золото, продавать его по дороже, покупать на него товары подешевле». Вот почему до сих вор еще в СССР пользуется вниманием рабочего класса и партии золотая промышленность. Только не похожа она на старую, дореволю ционную промышленность. Здесь та® же, как и всюду в СССР, с каждым годом, с каждым меся цем, с каждым днем, в обстановке социалистиче ского строительства, новых, социалистических форм труда — перевоспитывается, переделыва ется, перерождается человек. Семь л е т т ом у на з а д Хакасия. Один из тех уголков земного шара, который давно уже притягивал к 'себе толпы без домных золотоискателей. Таштыи, Чебаки, Сара- да, Матур и десятки других околоприисковых ста ниц и деревень никогда не уставали слушать разговоры ■о золотом фарте, о легкой наживе. Разговоры, в которых правды не больше, чем чистого золота в тонне руда. Однако, нет такого приискателя, который не «бросался бы, очертя голову, по обманному следу, сказки, не бороздил бы неприветную тайгу вдоль и поперек, от ручья к ручью, прокладывая новые, одному ему ведо мые тропы. Далеко от широких, накатанных трактов, ки лометрах в двухстах от полотна железной дороги ткнулся, как пришлось, ® горы обрусевший улус Матур. Кругом тайга и тасхылы — синеватые голые вершины, взрезанные глубокими борозда ми нетающего снега. С пригорка пятится вниз одряхлевшая, заколо ченная, никому ненужная церковь. Молиться в ней никто уже не хотел, а приспособить ее хо тя бы под избу-читальню никто еще не догадал ся. Б Матуре тогда через два дома в третий был шинок. Торговали брагой, самогоном. Привозили откуда-то издалека сорокаградусную, как «пред мет роскоши». Ее продавали только .на чистое золото. По праздникам в Матуре бывало жутко. На кривые, грязные переулки улуса выкарабкива лись из тайги привычные гости — верные по клонники золота, пули и ножа. На них то и 'стро ился бюджет исконных матурцев — проводников, охотников и шинкарей. Изба, в которой негде повернуться. Половина всей жилщной площади отхвачена тяжелой де- 5 0 довской кроватью и широко рассевшейся русекой печкой. На печи — мальчишка, на кровати — молодая еще женщина вылинявшим желтым лицом. За столом — жилистый, босой старик, одетый, кажется, в одни только заплаты. Глаза, опустошенные годами и таежной непогодой, гу сто вышиты петлями кровавых жилок. -— Здравствуйте! — Ну, и здравствуй, ясное море! Образован ный? Тогда садись. Люблю образованных. И всег да любил. Бывало, говоришь-говоришь, слуша ешь-слушаешь. Ров®» бы как в школе учишься. Мне в школе-то, вишь, не пришлось... Старик пьяно смотрит на недопитую бутылку и вдруг, тряхнув перевязанной рукой, разражает ся руганью. -— Тоже друг называется. Сволочь, а не друг. Запомни, брат: рысь пестра снаружи, а чело век — снутри. Попробуй, раскуси его. Артель хороша, нова золота не видит. А как намыли... только подержись, ясное море. В тайгу дошли вчетвером, а из тайга парочкой. Двоим, извест но, больше достанется. А тех ищи. Ты в тайге искать не пробовал? Попробуй, ежели охота. -— Ты что, тоже пострадавший? ■— Вот то-то и есть, что не пойму. По пра вилу, он мог меня за здорово живешь и в тайге стукнуть, а то до самого Матура дошли и хоть •бы что. Ни ругани, ни спору, ни тинтилили,’ни веревочки. А как из шинка выглянули — он ме ня в плетнях и двинул. Да не на таковского на пал. Будь у меня, ясное море, нож... — Лечишься, значит? -— Лечиться не лечусь. Однако, сижу вот, жду. Должно, стервец, где-нибудь у Таштыпа на дороге в кустах засел. Поджидает. Если сейчас выйти — душа из меня вон, — прикончит. А я обожду малость, да и пойду с богом. Старик грузно оседает в угол. — Васька! — Ну?! Этими двумя словами и исчерпывается разго вор 'большого с малым. Васька- молча схватывает пустую бутылку со стола и тянет руку. Приис катель 'выволакивает из какой-то аховой запла ты красный платок и осторожно высыпает крош ки тусклого золотого песку. Потом песок с широ кой 'стариковской ладони также осторожно пере сыпается в согнутую лодочкой ладонь мальца. Тот деловито подбрасывает тяжелые желтые кру пинки, в уме определяет вес и быстро тает за плетнями, в легком, уже спускающемся с гор, тумане. А старик продолжает: — И скажи ты, пожалуйста. Всю жизнь вот сызмалетства маюсь по тайге. Собаки хуже. Го лодный, мокрый. А на кой ляд? Пропью вот все до чорта. II опять смотаюсь. Смотаюсь, ясное море. Все хочется на фарт попасть. Есть он где-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2