Сибирские огни, 1932, № 4
черновик Солдат но успевает снять винтовки, его схватил сзади Янко и крепко держи-т. Я направляю .на унтер-офицера револьвер и приказываю отдай, оружие. Он колеблется петого и покорно ста вит винтовку в уход, но в ту же минусу обхва- лгвает Кудряша, поднимает его в воздух и со страшной (сидой швыряет его в меня, а сам бро сается к выходу. Не успел! Янко ловко подста вил ему ногу к он с грохотом падает в откры тую пасть двери. Кудряш уже «даст на утере верхом и через минуту польская а р и я насчиты вает одним унтер-офицером меньше. С «олдатом возни меньше. Связанный,* он ле жат со своими товарищами на полу и смотрит на нас глупыми, телячьими глазам. Это один из тех сотен ;тысяч,, которые польская буржуа зия гонит на убой. Это — пушечное мясо, куп ленное французскими банкирами. Шесть винтовок и браунинг у нас. Нужно добыть седьмую винтовку. -— Янко! Есть такой. — Возьми Ванятку и Абрама и ейтмн часо вого у моста. Тихонько! Янко уходят: Кудряш становится у двери и не «пускает глаз со ввязанных ■солдат. Я подхо жу к кровати, где сторож лежит в той-же позе. — Какой поезд сейчас пройдет? Он осторожно высовывает голову ю-под оде яла. 1 — Скорый из Жлобина. — В котором часу? — В час тридцать. -— А воинские? — Не «надо. Ходит без расписания, больше на рассвете. — Пассажирские ходят аккуратно? — Точно, по расписанию. — Из Минска, когда будет следующий пас сажирский? — В три сорок. Товаро-пассажирский. —• Хорошо. Если до утра вздумаешь тревогу поднимать, берегись. Я едергиваю одеяло и с помощью Кудряша, связываю ноги и руки сторожу и его жене. Сто- ] К.жа переносим с кровати я кладем «а стол. Для ь-ерностн заворачиваем ему голову одеялом. Пере путанную женщину успокаиваем и предлагаем молчать до утра.. Ока согласна Молчать и только просят накрыть ее чем-нибудь. Кудряш заботливо набрасывает на нее какие-то тряпки, я тушу лам пу и мы выходам из комнаты. На дворе нас ожи- . дает Янко. —• Надо тикать! Скорей! — В чем дело? — Часового нет на посту. — Куда ж он девался? 38 —• Неизвестно. Искали всюду, думали, мож?т сшт где и® от дождя спрятался — нет нигде Боюсь, пронюхал он как-нибудь и побежал за п« ■ мощью. Тут всего три версты до станции. Надо жкать. Мы решаем уходить. Рисковать больше во сто ит. Разобрать сейчас мос^г нет смысла. Еели ча совой успеет предупредить станцию, путь вое ровно будет проверен, а нас могут накрыт., Мы с сожалением оглядываемся на невидимый в тем ноте мост и, взвалив на плечи узлы с обмундиро ванием и винтовки, уходим. Пылают деревни. Каратели разгуливаю^ до Бе лоруссии. В шомпольной свистопляске льется мужицкая кровь. В городах камни мостовых про питаны кровью. Смерть уносит ежедневно сотни жизней. В районе Смиловичи и Дукоры, где бы ли большие партизанские отряды, поляка выводят крестьян на ноле и расстреливают пачками из пу лемета. Женщины и дет» разделяют общую участи, Белый ужас навис над истерзанной Белоруссией Когда же придут красные? Почему они медлят? Разве в Москву не доносятся стоны Белоруссии? Разве Кремль не слышит звериного воя торжест-' вующей шляхты? Ш Кто сказал война? Кто сказал, каратели? Кто выдумал нахяизан? Ничего этого нет. Посмотрите. Дом пана Рызгкевича освещен ев- всен, как в мирное время. Бумажные етгайекие фонари с разрисоваяньши. черными драконами, качаются на ветвях деревьев старого тоспод ско ро парка. На лужайке, у открытой веранды, гре мит военный оркестр. Изящные паненки в бело снежных платьях, или почти без платьев, тан цуют с блестящими офицерами, украшенными ор денами и галунами. В комнатах, за. столам*, со лидные господа перекидываются в картишки в ожидании ужина, который накрывается в большом зале лакеями в белых перчатках. Кто сказал, каратели? Разве эти милые офице ры, ггажие галантные и улыбающиеся, разве они сегодня утром приказали поджечь общественный алСбер, в котором .был;® заперты заложники от крестьян? Разве онл ревниво следили, чтобы л з . пылающего здания не выскочил ни один человек? Разве вот эти, так браво щелкающие шпорами, нчера пристреливали из револьвера, испеченных шомполами до потери сознания, крестьян? Разве вон тот, с бычьей шеей, полковник в конфедерат ке, жирными тубами ползающий по руке паши Рымкевич, разве это он изрыгал проклятии и хле стал нагайкой толпу жен и матерей партизан, ко торых веж на расстрел? Неужели этот, шйго-за- кручивающий полуседой ус, велел дробль при кладами головы ребятишек, с воплями бежавших га гонимыми на смерть матерями?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2