Сибирские огни, 1932, № 2-3

— Подите «ода, юноша! — сказал офицер матовым приятным тенором. Я подошел. Офицер двинул в мою сторону кучу бумажек. — Вы будете писать расписки по этому образцу. Содержание образца было приблизительно такое: командир такой-то роты сви детельствовал о том, что им, командиром, у крестьянина такого-то седа (пропуск) для надобностей военного ведомства реквизирована лошадь с упряжью и повозкой. Я написал две расписки, как вдруг мелкнула у меня мысль, что я совершаю пре­ дательство. Да, предательство, потому что взамен этих бумажек, написанных моей ру­ кой, по заполнении пропусков, у красноярцев отберут коней. Тогда я разорвал бумажки и сказал испуганно и вместе с тем решительно: —■ Я не могу писать расписки! Офицер посмотрел на меня голубым и равнодушным взглядом, слепи зевнул, елегка потянулся и, наконец, отозвался равнодушно: — Ну и чорт с вамп! После этого он уронил на стол и голову и руки. Я поглядел на его тонкую, загорелую шею и вышел из комнаты, тихо притво­ рив дверь. 22 У беспокойного сердца не крепкий сон. Едва проснувшись, я услышал (через перегородку) громкий говор и звон стаканов. •— Мамаша! — кричали застойные голоса: — стряпай нам пирог!. Бабушка отвечала невнятным бормотаньем. Начав неспешно одеваться, я выглянул в окно. Рубаха моя упала на пол, — гумно Бесшапошнова Петра захлебнулось солдатским наводнением. Солдаты взгромоз­ дились даже на ометы соломы и лежали там, глядя в сторону Тайнского леска. Между гумном и нашим домом, у покосившегося креста, стоял часовой о винтов­ кой. Он преграждал дорогу в тихую нашу Красноярку — широкая лента белела у него на рукаве и мне от этой ленты стало смешно и тревожно. — Мамаша! — не унимались застойные голоса: — скоро ли пирог? Вдруг дренмяуло стекло. Говор за стеною смолк. В тишину влетай выкрик: — Кав-лерия! — Что?.. Красные?.. Кавалерия?.. Грохнули стулья. Звенькнули стаканы. Пол задрожал от бегства. Четверо пробежали к гумну. Там уже встало смятенье. Зеленые фигуры бегали вдоль вала, карабкались на ригу и на солому. Там слышались слова команды и матер­ щины. И вдруг раскололась хрусталь утра. Над смятеньем, над матерщиной, над слова­ ми команды раскатилась пулеметная чечетка. — Сынок! — крикнула из кухни бабушка: — убыот ведь, сынок!.. Ох, убьют!.. Что будем делать!.. Я сел на пол у окна. Глаза мои пришлись в уровень подоконника. ' ' Я смотрел и -слушал и замирал от тревоги. Из отдаления докатился сплошной гул. Он приближался и возрастал. И вот настала минута и в нарастающий гул врезался нечеловеческий крик. Смятение на [гумше возросло. Зеленые фигурки стали скатываться с риги и с ометов. Те, что лежали т а ометах, соскальзывали очень мягко и быстро, и, соскользнув, бежали- к воротам. Пулемет отбивал еще чечетку. Но треск винтовок поредел. Именно тогда над -валом гумна взметнулся огромный конь. На мгновенье я увидел всадника... Мне показалось... Но возможно ли? Другой и третий всадники возникли перед валом, во зни к» и растеклись. Пулемет умолк. Хлопнул выстрел. Яростно взметнулись крики. 5 3 марина