Сибирские огни, 1932, № 2-3

к оп т е л ов стариков, и было жилище духа Голу>ой долины. Говорили, что с незапамятных времен ростил он для себя убежище, человеческой кровью поливал землю вокруг -дерева, от­ того и кора на Кам-Агач краснее, чем на соседних лиственницах. На ниждах вет­ ках — разноцветные ленточки и березовые сучки, на земле — холм камней — подарки духу. Люди шагали нерешительно, словно боялись провалиться. Прятали головы за снины идущих впереди. Многим казалось, что вот сейчас припрыгнет 'Камень и уда­ рит Борлая в темя, или обломится вон тот толстый сук и упадет прямо на голову. Небо закутается в тучи и на землю, гремя и 'сверкая -огнями; посыплются белые камни Таланкеленг навалился грудью на переднюю руку седла, шептал: — Дух долины, грозный, милый, я никогда не воровал... покажись мне. — Во рту сухо, потому он часто кусал язык. — Покажешься — всем скажу, что видел тебя. Не покажешься — на себя пеняй. — От последних слов он вздрогнул. Сокашев вспомнил слова отца: «Честным алтайцам духи гор и долин показы­ ваются в образе малых детей, только вор никогда не увидит духа». Борлай, не уменьшая шага, подошел к лиственнице, плюнул на ладони, взялся за топорище и, размахнувшись со всего плеча, всадил топор в дерево- на три пальца. Толпа придвинулась к нему. Что такое, из дерева не упало ни одной капли крови, все люди здоровехоньки и небо чистое, улыбающееся? — Нету крови? — спросили десятки голосов, чтобы убедиться, не истекает ли кто-нибудь кровью, и хором ответили: — - Не-е-ту-у-у. — А Шатый говорил: «Кровь пойдет»... Ядреные щепки взлетали выше головы Борлая и падали к ногам. С лица ручья­ ми лился пот. Вдруг лиственница стала вздрагивать чаще, — с той -отороны кто- то помогал. Распрямившись, Борлай увидел Танашева, размахивающего топором. Топор в руках Токушева полегчал, но в крепкое, словно кость, дерево, уходил глубже. «Помогать стаж , — * подумал он. — Тает вера в духа, как снег в бойкую весну, тает». Несколько человек, уцепившись за нижние сучья, пытались раскачать могучее дерево. Таланкеленг стоял на пригорке и вся лиственница перед ним, как на. ладош; дрожащими губами шептал: — Покажись — жертву принесу,' самого лучшего барана... Но- черпая шапка сучьев не шелохнулась. Борлай с каждой секундой ожесточеннее взмахивал топором. — - Дух, что ты сидишь там, — бей их! — смеялся кто-то. Дерево пошатнулось, крякнуло и, обламывая сучья молодых лиственниц, грохну­ лось. Толпа окружила его. Все смотрят, не мигая — не проглядеть бы. Два топора со звоном побежали по стволу, отсекая сучья. Вот они дошли до того места, где должно -быть гнездо. Люди осматривали каждый сучок и отбрасывали в сторону. Нету. Кривые сучки переплелись — и только. — Никто не видит? — - Не-ету-у, — прокатилось по толпе. — Обманул Шатый, на другом дереве, однако, живет дух Голубой долины, — бормотал Тюхтень, но его никто не слушал. Люди ползали около очищенной лиственницы, широко разводили руками: — Как же так, нету? Таланкеленг выбрал самый причудливый сук и засунул его за опояску. Он проехал через урочище Солнопек, где перевернутая земля чернела огромной шкурой, и повернул домой. — Сеют. У них будет свой толкан, много-много. Даль покрывалась туманом. Горы колыхались. Таланкеленг вдруг почувствовал, 16 что у него нет ног, потом исчезла левая рука. Пустил коня на полный мах. Взглянув