Сибирские огни, 1932, № 2-3

босы , будто перед ней сидел глава племени. Достала трубку с длинным чубуком и допел выколотила о сапог. За окнами во весь голос ухал Ярманка. Он раньше всех запряг Гведого » сани, сед верхом и теперь с криком гоняет вокруг колхозных изб и юрт. А вон спорят мужйки из-за саней — нехватает всем, просидевшим всю ночь над хому­ тами. У изб и юрт хлопали двери. Все население собралось во двору, где запря­ гали лошадей. Замелькали топоры на достраиваемом маслодельном заводе, не растут ’недавно- основанные амбары и избы — все мужики здесь. Узнают вони хомут, об- щевочут плечи — можно и в плуги запрягать. А какие плуги — никто не знает. Сегодня сам Борлай едет в город —■ обязательно привезет. Женщины стояли поодаль, — как бы не стоптали дикие лошади. С плеча на плечо полз ш т о т : —■Говорят, хозяин Голубой долины, грозный дух, что живет на старой лист­ веннице, не даст землю железом резать, большое несчастье пошлет. Же­ лезо в землю, из людей — кровь. — Кто говорит это, Шатый? — ! Наплюй ему в поганый рот. — Что бормочешь, дура? Дух услышит такие слова — рассердится — житья не будет. Миликей, хлопнув дверью, остановился на крыльце. Сияющие соеульки висе­ ли над ним, махнул рукой — причудливые льдинки упали со звоном и рассыпались. Из-за кедрачей поднималось улыбающееся солнце. — Сдернет солнышко с земли белую шубенку, скоро сдернет. Снег последний раз тихо скрипел под ногами. 7 — -Минувшей ночью я сел на быстрокрылых гусей и нолетел в черное цар­ ство. Эряив стучал каменными кулаками и гнев его сыпался на меня потоками искр. Видишь, от моих ресниц, не осталось ни одного волоска, из обожженых глаз моих лишись густые, как кровь, слезы... ■— Кам зажмурился. Слуги, -сидевшие у дверей, покорно склони* головы. — И Эрлик сказал: «С’ем Таланкеленга Сокаше- ва, коли он не будет камлать». Кривой прислужник тряхнул бубном, размалеванным кровью, — зазвенели колокольчики. — Нет! — с болыо вырвалось из сухой друдв Талалкеленга, голова его упа­ да, лицо 'блеклое — ни кромнви. «Рассказать бы сейчас, что- на-днях Ярманка во­ зил Таланкеленга в большое село, пожилой человек, весь в белом, -долго вертел его, колотил маленькими молоточками, ухо в груди прикладывал, в рот заглянул, глаза потрогал и написал какую-то бумажку. Вскоре Ярманка принес полную горсть свернутых бумажек, в каждой белая мука, горькая-горькая. «Три бумажки в день с ’еопь — будешь здоров, -как бык», — сказал Ярманка. Так и сделал: Таланкеленг. И ему стало лучше. Минувшим утром почувствовал, что возвращаются силы. Это радует. Всему миру рассказал бы о приходе здоровья. Но ведь Шатый не поверит, засмеет, а потом будет проклинать и беду накликать. Поганым языком забормочет: «Русская мука не есть лекарство, белый мужик не есть человек». Ой, врет ста­ рый! Вон как пожилой человек в белом заботился о нем, алтайце Сокашеве, когда бумажку писал. А Ярманку не иначе как сам Борлай послал. Своя семья у него •— не сочтешь, а об одноличниках он успевает позаботиться. Поди, еще не все кол­ хозники. ездили, на -санях, а его, Таланкеленга Оокашева, повезли...». '— Ты —■ сам большой, — хмурясь бормотал Шатый. — Хочешь — кам­ лай, не хочешь — пропадай. Я позаботился о тебе, приехал, а ты беду на себя просишь. — Нет. —- Не отрываясь от раздумья, тем же твердым голосом молвил хозя­ ин. — «Выгнать бы его сейчас, но... как бы в самом деле не рассердились духи». Кам встал. Угодливо вскочили слуги. 13 первая весна