Сибирские огни, 1932, № 11-12

тела работать, но я победил. Я прочел книжки т. т. Ленина и Сталина. Сердцем асе понял и теперь шахта, забои, пре- вратились в мою повседневную работу. Стали моей жизнью. Я вот теперь — .но- чами лежу с открытыми глазами. И — ломаю голову, как бы исправить конвей- ер № 7, чтобы он производительнее да- вал уголь. А то думаю о том, где я на весь забой достану новых рештаков, а то — где я достану лошадей на место захромавших. Или беспокоюсь за кре- пильщиков, чтоб лучше кровлю закре- пили. Это —- моя пища, мой сон, мой воздух, вся моя жизнь — шахта. Вот, голубчики! Во имя пятилетки и нашей победы и Вам так надо шахту полю- бить Тогда и победим. Тут Ефимыч, откраивая глыбы, воз- высил голос: — Ну, вы глядите: разве это темпы, га? И Донбасс опять в прорыве. Опять мы перед страной в долгах, как собака в репьях. Разве хорошо нам будет, ког- да домны на голодный паек посадим, га? Положительно из Ефимыча вырабаты- вается очень горячий подземный агита- тор. И сила речей Ефимыча была в том, что никто н.е воспринимал его речь как речь, — а проетб, как будто Ефимыч высказывал порывом то, чем глубоко жи- ла его душа. Некоторое время все работали в мол- чании. Потом Ефимыч снова пошел: — Вопрос стоит прямо и ясно: если сорвемся на пятилетке — амба! Мы ты- сячи тонн угля задолжали. Какой по- зор! Нас проклянут наши дети, если мы им оставим долги... Глядите: пролетарии всего мира с замиранием сердца следят за нами — сумеем мы вымчать пяти- летку >и создать новую жизнь. И вдруг окажется, что — из-за лодырей —' нет, не сумели! Вы понимаете, какое это про- клятие на нас? И как в такое время мо- гут находиться, товарищи, у-уда-а-рнич- кими (Ефимыч подчеркнул это слово, произнося его нараспев), которые дума- ют как бы побольше .заграбастать това- ров и загнать их на толкучке. Только и дума у них о длинном рубле, только боятся одного: как бы не переработать, как бы им норму не накрутили, как бы пять минуток лишних в забоях не пере- сидеть. Эх народец! Ребята засмеялись. А коногон Бухля- ков, откашлявшись, опросил: — А где ж они, такие вредители, име- ются ? И Алаксеенков — закадычный Бухля- кова дружок огляделся вокруг: — Как-будто в нашем товариществе, такого и нет... Оторвался Ефимыч на полминуты от работы, взглянул им прямо в глаза: — Кто отозвался... И с еердцов еще крепче начал отха- вячивать глыбы. Вое ударники, неисто- во хлопая, кричали: — Правилынааа, отец! Ловко резанул— правду сказанул! БУХЛЯКОВ, АЛЕКСЕЕНКОВ Сегодня у Ефимыча с Бухляковым был уже один скандал. Бухляков — коногон. Конь у него хо- роший — «Махно», — не подстать обык- новенной шахтной клячевке: рослый, сильный мерин, красавец. Идет Ефимыч по штреку. Слышит: — Но-но, ух, гад! Но! Фью-фью, гад!.. Ефимыч ближе. В отчаянии кусая удила, так - что по ним шла ватная пена, дрожал всем телом «Махно». Ему надо было пройти самый узкий участок штрека, овод низко сви- сал здесь сверху острыми каменьями. От этих каменьев уже вся в гнойных бо- лячках спина коня... Бухляков звереет: — Что, еще раздумывать, гад, мать твою... Крученый грубый бич с волосяно -тр ос- совым концом 'бешено рвет клочья из кожи коняги. Хлещет Бухляков нещад- но... «Махно» рванулся, заржав плачущим ржаньем. Каменные ножи свода черкну- ли ему кровью по спине. Взбеленился Ефимыч: — Лодырь проклятый, ты кровь с жи- вотного пьешь!.. • Бе ля ков ухмыльнулся: . — А тебе что? Я темпы гоню! Ты тем- пы гонишь — и я гоню. И «Махно» го- нит. Он конь сознательный. Бухляков да еще Алекеееиков — это два типа — подлизы. Вечно «страдают» за «рабочий класс». Они со всеми сог- ласны. Все правильно. Даешь, мол, тем- ны.—Только вот, мои братики, — бормо-