Сибирские огни, 1931, № 9

Тишина наступила неожиданно. И, когда пыль легла на землю, — люди увидели, что на месте красной горы не осталось ничего — будто срезали ее, как бородавку с лица. Открылась узкая щель, ведущая в глубь гор. Гости качали взрывников. Гороху пожимали руку. Радовались не только авторы и сторонники взрыва, но и побежденные противники: теперь в их распоряжении еще один метод прокладки железнодорожного пути через горы. — Поздравляю. — Адрианов пожал Гороху руку. В столовой, куда направились тотчас после взрыва, Семен Андреевич рассказал о своей работе и о том, что устои моста через овраг будут закончены раньше срока. Арефий Михайлович часто украдкой смотрел в глаза собеседника, пытаясь разгадать — искренняя ли эта мягкость в разговоре, или это только хитрость. Что случилось с инженером Адриановым? Сейчас Горох видит не того Адрианова, который был с ним на изыскании. Нет того сухого тона в разговоре, исчез суровый взгляд и лицо сияет, как степь ранней весной, когда зелень еще не опалена солнцем. Неужели так могла подействовать на него эта ошибка? Адрианов спросил: — Да... Арефий Михайлович, не прикочевал тот киргиз, у которого вы видели русскую девушку? Интересно, как она к нему попала? — Видимо, не прикочевал. Это — бай, а они, как известно, сторонятся от дороги. На свет не вылазят: чуют свой конец. Из столовой Арефий Михайлович прошел на телеграф и послал телеграмму началь- нику строительства, в которой сообщал об удачном опыте. В конторе он, окруженный посетителями, просидел до темна. Возвращаясь в юрту, он увидел ее освещенной. На кровати Нусика сидела женщина. Лицо ее вспыхнуло, когда Горох сказал: — Здравствуйте. Насколько припоминаю, товарищ Антипова? Она смущенно ответила: — Так раньше-то обзывали, а теперь... сама не знаю. — Беззаботно махнула рукой и виновато улыбнулась. — Пришла вам мешать. Не выгоните меня? — Почему же... Нет, конечно. .— Горох подумал о том, что сейчас он должен заняться чем-то неотложным, интересным, но никак не мог вспомнить. » — Видимо, я устал, — сам с собою разговарил шопотом. — Я чай вам буду кипятите. — сказала Марфа Константиновна. — Мой поди тоже скоро придет. Арефий Михайлович лег на кровать. Нужно было сейчас же написать статью об этом интересном взрыве, но у него нет для этого времени. Вот он лег отдохнуть на полчасика, а может быть через минуту войдет комендант и скажет, что прораба просят в контору, — приехал уполномоченный HlfflC. Еще вчера утром была получена телеграмма о том, что он выехал на линию. Чай вскипел. Арефий Михайлович встал, прошел по юрте и, засунув руку в кар- ман, вскрикнул, точно в кармане кто-то укусил ему палец. — Ну как я мог забыть? — вслух спросил сам себя. Читал с жадностью, словно воду пил в знойный полдень: «Москва шумит. Я захвачена сейчас внешностью столицы, радостью свиданья, воспоминаниями. Но чтобы остаться тут жить — нет, пока не хочу». «Вернусь к мелким интересам, -— читал дальше Арефий Михайлович. — Мне кажется, здесь прежде всего царит мода. Моден Пильняк, потому что его ругают. О самом Пильняке рассказывают, что он и арестован, и в ссылке... Вчера даже удиви- лись, когда я сказала, что видела афишу о том, что Пильняк на одном писательском собрании читает свои произведения. Публика была разочарована. Старая Москва с при- скорбием сожалеет, что сняли белогвардейскую-пьесу «Дни Турбиных», которая шла в Художественном. На эту пьесу выползала дррлая Москва, давно сидящая дома и шипящая только». Марфа Константиновна стояла возле стола.