Сибирские огни, 1931, № 7-8

— Пустов? — удивился врач. — Товарищ Дустов, это вы приехала, на автомо- биле? Пойдемте в квартиру. Ну как здоровье, лучше?.. — Абрамову было приятно говорить с фельдшером. Безнадежная болезнь Пустова странно сближала с ним вра- ча. — У него болезнь, у меня суд, оба калеки, — подумал он. К тому же долго лечив- шийся в Верхнеудинске фельдшер не знал oi судебном деле Абрамова. Николай осто- рожно усадил Пустова за стул и сам сел напротив. — А я ничего, — со снисходительной улыбкой заговорил Пустов. — Я ничего, и раньше ничего.. Думаю опять на службу.. •— Картавые слова его казались круглы- ми, скользкими п плохо запоминались. Худое, желтое лицо его стало вдруг озабочен- ным. — Деньжат надо. Я заехал к вам, чтобы попросить денег.. Неудобно к жене, к ребятам без денег. Писали, что пособия из страхкассы долго не было. — Он шутливо улынулся. Но глаза, его и при улыбке и при строгости лица были одинакоро аревож- ными. Николай достал из бумажника новенький, хрустящий весенним ледком червонец и протянул фельдшеру. — Без справки о здоровья на служру нельзя поступить, — с сожалением сказал Абрамов. Он знал, что прогрессивный паралич мозга неизлечим. Лицо Пустова стало страдающим. Он приложил ладони к вискам своим. — В Верхнеудинске капитель, — сказал он, — Чернова арестовали, Ханжина вычистили со службы.. — За что?' Разве чистка была? — заволновался Абрамов. Он вспомнил о послан- ных против Чернова материалах, о поездке Каширина и сразу уверился, что люди расплачиваются за преступления по его инициативе. -— Чернов — злодей. Я помню, как он хохотал надо мной, —- продолжал Пустов, и полные тревоги блестящие глаза его уже беспокорно бегали по сторонам, как кусоч- ки масла на раскаленной сковороде. — Он хохотал, когда я попросился на службу. Он хитрый. Он друг Кочкина... Вы слышите? Пустов, вдруг, насторожился. За печкой шуршали тараканы. — Ох он меня измучил. Лежу, поримаете, ночью. Слышу на чер- даке Кочкин куклу бьет. Шибко бьет, а мне больно... А то из пистолета начнет стрелять. Пистолетик-то у него маленький, электрический. Прямо в голову стреляет... Понимаете, страшно больно. Всю голову изрешетил электрическими пулями... А только ран нету. Невидимые у него пули. Вот посмотрите. -— Пустов потрогал свою голову. Николай с с пристальным сожалением смотрел на худого словно горевшего в лихорадке человека. Он заметил, что волосы на голове Пустова местами слиплись в грязные пучки. • • За окном мерк день. Было видно, как на западе протянулась сливочного цвета гир- лянда облаков. Абрамов ощутил сосущее движение желудка и вспомнил, что сегодня он не обедал. — Разве я умерю голодом свою беду? — подумал он. Мысленно он пред- ставлял себе, как пойдет к военкому ужинать, как будет вести себя. Но боязнь упрека и насмешки удерживали его в комнате. Разве он может пойти по; улице Как все и спокой- но разговаривать с людьми, если все село 'знает, что после завтра его будут судить? Абрамов нашел в шкафу старое печенье и начал машинально есть. Под окном заго- лосила гармошка и вспыхнул задорный смех девушки. Молодежь шла в нардом. Абра- мов с отвращением бросил кулек с недоеденной пищей в угол комнаты й начал рас- сеянно и угрюмо ходить из угла в угол. И когда смерклось,—встали в сознании его кар- тины самоубийства людей, читанные в романах.—Трусы!—сказал Абрамов.—О самоу- бийцах говорят с брезгливым сожалением... — Жесткая жуткая мысль возбуждала его подавленное самолюбие. II незаметно с тревожным любопытством он стал ловить мысли о цене своей жизни. В сердце его родился азарт, как в начале рискованной игры. Абра- мов был па той грани, когда людей перестает пугать смерть и жуткая сила влечения в небытие напоминает тягу вниз у людей, стоящих на краю пропасти. Абрамов потянулся к чемодану, где у него всегда хранился браунинг.