Сибирские огни, 1931, № 7-8

обрадовали» вскочил и вышел на двор. Но на дворе и на улице не было видно прихо- дивших крестьян и больных их лошадей. • • В комнату проникло стройное пение. Пели в другой половине дома. — Баптисты возносятся, — с усталой улыбкой подумал Абрамов. — Их песни как вино. Пьешь, а после чувствуешь горький осадок... Про баптистов говорили, что они сначала пленяют людей своим пением, а потом вербуют в свою обищну. — «Но я ведь слушатель роневоле, — в чем-то] оправдывал себя Николай. — Нужно самому попытаться сделать из санитара безбожника. Николай встал, и осторожно ступая, пошел к двери. Уставшее тело заныло В горнице баптистов горела десятилинсйная лампа и было чисто. На столе лежала раскрытая пожелтевшая библия. Лицо хозяйки было розовым от волнения и масляни- стые волосы гладко зачесаны назад. В выражении лица ее было что-то скользкое, на- лимье. На скамье у стола сидел «ненормальный» фельдшер Нусто(в. Хозяйка держала, перед ним раскрытую книгу и, нараспев читая, водила по ней пальцем. Пустов слу- шал, приоткрыв рот. У стены на скамье сидели санитар Степан, застенчивая сестра его Фима с маленьким, наивным лицом и еще две девушки и парень... И где ангелы сла-авят, Там записаны мы. — пели баптисты. Абрамову стало смешно и печально от то(го, что баптисты стара- тельно обрабатывали Пустова. — Не чураются и помешанного человека, — подумал он. —- Пожалуйста, Николай Иваныч, проходите, — увидев Абрамова, певуче заго- ворила хозяйка, низко раскланиваясь. Раньше Пустова Николай видел лишь мельком. В селе о фельдшере много гово- рили- Помешательство у него заметил еще зимой. Он ездил в иркутскую психолечеб- ницу, но возвратился еще больше больным и напуганным. В лечебнице он, якобы, встретил чернобородого помешанного мужчину, богатырского роста, который называл себя бандитом Кочкиным и погрозил расстрелять Пустова. С тех нор Пустов буйно •бредил зверствами бандита Кочкина, который был в действительности и скрывался в таежных лесах района, вызывая панический страх у населения своими набегами и разбоем. Абрамова интересовала истинная подоплека помешательства фельдшера. — Не могла же его непосредственно вызвать работа на участке, —• думал он. Медицин- ское заключение, что у Пустова — прогрессивный паралич мозга на почве алкоголиз- ма, — не открывало Николаю глубоких причин болезни. — Болеет наш сердешный фершал, — ласково и певуче продолжала хозяйка ч в такт словам раскачивалась станом. — Маммоне поклонялся, забыл бога, вот и тре- вожат его нечистые мысли и видения разные... На беленой стене горницы висела кустарная картинка. Фон голубого неба в куд- рявых зеленых цветах и на фоне четко написано масляной краской: «Любовью вечною я возлюбил тебя». — Откуда эта премудрость? — спросил Абрамов. — Из стиха пророка Иеремии, батюшка доктор, — с подчеркнутой ласковостью ответила Анфиса. Санитар Степан смотрел на Абрамова с любопытством и емущением. — А у Иеремии губа не дура, тетушка Анфиса, это он про водку написал, а вы па стенку повесили, — сказал врач. Застенчивая Фима вдруг фыркнула и закрыла лицо руками. Анфиса на р а шага отступала от Абрамова. В глазах ее были возмущение и растерянность. — Што вы это, доктор, што вы, — сдержанно и укоряюще заговорила Анфи- са. — Вот он, Илья Никитич, фершал, так-то куролесил, поклонялся маммоне и до чего дошел?.. — Глаза Фимы по-кошачьи сверкали меж пальцев. Пустов внезапно забеспокоился.