Сибирские огни, 1931, № 7-8

— Встать. Суд идет. Сонные грабари повалились со скамеек. Подсудимые, вздрогнув, встали. Мед- ведков часто шевелил лошадиной челюстью будто пережевывал жвачку, и смотрел мимо суда. Председатель читал приговор, — казалось, кто-то молотком постукивает по наковальне. — Медведков, Константин Васильевич... в прошлом — владелец мыловаренного завода. Пытался собрать в свою артель враждебные социалистическому строительству силы. Организовал избиение казаков... Избил грабарей, Попова, Бокова и Федотова, от- казавшихся участвовать в погроме. Кричал на казака Бултеева: «Мы вас скоро вешать будем.!..» На основании статьи... приговорил, — председатель повысил голос, — к высшей мере наказания — расстрелу. Скрежетала сталь обнажаемых шашек. Нижняя челюсть Медведкова опустилась, голова упала па грудь, а толстые пальцы задрожали, будто камышины в бурю. Взрывы аплодисментов содрогнули здание. На задних скамьях сидели казаки. Председатель, глядя поверх приговора, загово- рил на языке аборигенов. Участники избиения были приговорены на сроки от шести месяцев до пяти лег. • • Невыносимо ныла ноясница, будто горячим свинцом обливали ее; Урумбасару казалось, что вся спина превратилась в одну сплошную рапу. Глаза утомленно блес- тели, как у голодного. Он воткнул лопату в землю, плюнул себе под ноги и пошел на холм. Перед ним открылась приподнятая к горам равнина, на которой люди с рейками и теодолитами походили на муравьев. С какой радостью дал бы оп волю коню показать резвость свою на этой равнине: отпустил бы поводья, впился ногами в крутые бока, — и только бы ветер в ушах зазвенел. Три дня тому назад вернулся Урумбасар из поездки и снова тянет его на лошадь. Он сел на горячую землю и опустил голову на колени. Тоска заползла в сердце, по телу разлилась, — ни одним суставом не пошевелить. Вся беда в том, что Урумба- сар — «лежачий» казак. Имея десяток лошадей, не остался бы он здесь привязанным вот к этому мочку земли, а вместе с другими бросил бы лопату и ушел к горам, где теперь пасутся стада. С песней ездил бы по зеленым склонам гор, от аула к аулу, от юрты к юрте. Ел бы горячую баранину, над которой клубился пар, словно дым над оча- гом. С непередаваемой радостью поднял бы большую чашку кумысу, светло-голубого, как млечный путь. Урумбасар торопливо глотал слюну и затылками ладоней утирал потрескавшиеся губы. В глазах его, будто густые водоросли в болоте, стояла зеленая тоска. Не одна сотня казаков ушла с постройки, а он, Урумбасар, не может уйти. После побоища, организованного Медведковым, на участке не оставалось и сотня казаков. Они ежедневно толпами приходили в контору и требовали немедленного рас- чета: — Поглядеть надо, как скот пасется... — Домой надо: баба хворат... — Ребятишки совсем пропал... Так об'ясняли свой поступок, по в глазах их было друго^, —- наблюдательный человек мог прочитать слова, облетевшие степь: — Житья казакам не будет. Последний год вольной жизни. — Построят дорогу — в цепи казака закуют. ' — Русские на шею сядут... Живым в землю зарывайся. — Так говорили много- табунники. Горько Урумбасару — ему некуда идти: у него нет юрты, нет кош. Знать суждено, ему коротать жизнь свою вот на этих холмах. Каждое утро будут заставлять его ко- пать землю. А ведь еппна у него не таловая — сломается. Он тяжело вздохнул и влаж- ные веки сомкнулись. Минуту он сидел молча. Зевнул. Вспомнил, что в кармане у него — новая таба-