Сибирские огни, 1931, № 5

— Ну, а Амоску я не спрашиваю, он еще вначале сказал. — Дак значит, давайте теперь все вместе за старших возьмемся. Но только чур — Сизевым ни г у - г у, раньше времени. Обработку начнем с деда Наума, и потом уж к каждой матери поочередно — и вместе с дедом. А то не подняли бы одних то нас бабы насмех. — Согласны? — Согласны! — Хором ответили ребята. — Организационное собрание сельскохозяйственной и охотничье-промысловой артели заимки Ковлушки считаю закрытым, — сказал Митя. В Ковлушке уже были зажжены огни. Чернотой плавленной стали, с золотыми цветами звезд, опрокинулось в реке небо. Вечером, накануне, заметая последнюю муку в закроме, намолотую еще с осени Нефедом, Феклиста расплакалась. Проснувшись среди ночи, она затопила печь и нача- ла стряпню. Дед Наум тоже плохо спал и вскоре, разговорился с невесткой. — Ты ниче не знаешь, дочка? — свесивши голову с печки, спросил он ее впол- голоса. — Нет. А што? — Ты только послушай, что ребята-то наши затевают! Ну, скажи большим и то впору додуматься. Пошел это, вечор я, прости ты меня, восподи, по нужде за баню и оторопел. Что за притча! Где бы это, думаю, уж не в бане ли? Да опять, соображаю, кака же это нелегкая, занесет ребят на ночь глядя, не в топлену баню. Перекрестился. Присел за уголком и натягиваю ухо. А он, городской-от, наших ребятишек в артель сбивает. — Да што ты? — Вот те хрест, свята икона. — С'ест, говорит, по одиночке вас всех Анемпо- дпст, с'ест и не подавится. Надо, говорит, сообча и сено косить, и дрова, и в промысел. Потому, говорит, силы у вас, у всех малые, а дедушка Наум уж стар, а баб в промы- сел не пошлешь. И так это ятно все им выкладывает... Ну, думаю, парнишечка, соп- лей его перешибешь, а мотри-ка че: как водой бредет... И решили ведь они артель. Все решили. Даже Амоска, што-ись Мартемьянихин и тот у их там орательствовал. И вот надумали они со мной спервоначалу опсоветовать, а потом за вас браться... Ну, испредивился, испредивился я, Феклистушка. Это че же тако? И откуда это у нонеш- них ребятишек ум берется? Да в ихны то годы, мы еще почти без штанов бегали, а они, мотри-ка — ты. Вот и я не спал всю ночь седни. Слышал, что и ты торочилась тоже. Думал все дай, мол, с Феклистой поговорю, да не схотел тревожить. Как дума- ешь, дочка, ладну загадку загаднул парненочка-то, — а? — Што я могу в этом деле, тятинька? Кака така, баба советчица. Вдовье уж, видно, дело рубахи мыть, да слезы лить... Сами уж, как нинабудь, маракуйте. Феклиста утерла рукавом сарафана заблестевшие глаза. — А я дак думаю, ладное ведь дело-то затевают... И так, и этак раскидывал, а выходит, куда ни кинь — везде клин. Главное — малосильны ребята — поодиночке жить, а трудная приходит положенья. Куда трудней, чем в те поры, как старики за- бегали в эти края. Уж на что отменные были старики, в прыску, в силе, а и то ар- телью и тайгу под жительство расчищали, и покосы раскашивали, и избы рубили.' Да взять, артелью хотя бы поскотину городить, али там дорогу править, — совсем другая успешность, — если лад в людях. Думаю, что ладно, дочка, это ладно. Дай то бы им бог, только согласу, а ребятишки они все смирные. Дед Наум несколько раз перекрестился, и только потом стал будить ребят. • • — Стыдятся, трандило бы их в парнишечек. Чую, што стыдятся... Ну, дак как, молодцы, артель што ли затеваете? — не выдержал, наконец, дед Наум и уставился на Митю. Митя вздрогнул, но тотчас же оправился. В голосе деда Наума не было ни на- смешки, ни злобы. < , , ,