Сибирские огни, 1931, № 5

Палатку пришлось ставить спешно, моросил легкий теплый дождичек, и мошку словно кто горстями высыпал в лицо. В палатку Иван Павлов не шел, хотя все собра- лись в ней ужинать и Л. Г. зажег толстую свечу. — Позовите его, Исаак Егорыч, -надо же путем поесть. Исаак пошел к костру, но Иван Павлов торговался. — Чего я там пойду, там люди ученые. Чего мне с имя? В тоне было какое-то хитрое самоунижение, имевшее в виду вызвать сожале- ние к его, Иван Павлова, неучености. — Ленив ты, Иван Павлов, и упрям, к ак худой козел. В тайге все одинаки. шагай-ко. Исаак все же привел Иван Павлова. — Я может потому не иду, у меня явление было—чуть медведь не с'ел. — Где это тебе пофартило? — А как ушел Миколай с конями, за избой на горе зашумит, затрещит. Я в избу и скрылся. Исаак сейчас же вылез из палатки скопо вернулся. — Марал ходил, не медведь. Медведь—умный человек, дураков не трогает! Иван Павлов неожиданно залился смешком. — Я тут, дядя Исаак, вспоминаю славные наши партизанские дни. Как про- шел Кравченко вот эту падь зажег здесь лес—будто, чтобы остановить белых. И до- шли по-за Крол. Тут стали давать положение, чтобы никому—никуда! И итти в Ми- нусинск, добывать себе пропитание, и выступать против белых отрядов. Был там тогда атаман Бологое. Ну, пока они, конечно, совещались—мы решили, четверо нас: «Доволь- но нам, братцы, страданий, и поворотим домой». Потому мы выдерживали главные бои и дело свое сделали даже очень чересчур достаточно. Пусть другие повоюют, а мы свое уж постояли за советскую власть! Ну и согласились. Да вот на обратном пути и напоролись на медведя. Так я напугался, аш весь сбелел. С версту отсюда будет. — Какой ты такой, сильно трусливый? Как были вы партизан. . .—Исаак усмех- нулся и глянул на Л. Г. — Что ж? Хвастаться не приходится—оказался жалкий я т ру с ,—и опять Иван Павлов захохотал мелко и невесело. Долго он рассказывал витиеватой своей кичливой речью о каком-то предателе Онисиме, который «был нежелательный вовсе никому человек. Он приводил сюда ка- рательные отряды, потому что с соблюдением своего интересу жил, и получил за это пять скотов от казаков». Дальше из рассказа выяснилось, что за «пять скотов» Онисим предал восемнад- цать человек из деревни Потанино и «еще делал продолжение своей несчастной рабо- те», за что кирзинские латыши и постарались «вывесть его из обиходу». Рассказ не вызвал ни интереса, ни возмущения. Моральная неустойчивость самого Ивана Павлова была слишком у ж очевидна. Ник. Вас. слушал внимательней других, но оказалось, что больше всего его интересовал медведь. Они с Иваном Павловым долго вспоминали разные случаи на медвежьих охотах, видимо оба с ч ужих слов, потому что Исаак Егорыч посмеивался все веселей. Потом Исаак, помогая себе жестами и всем своим живым лицом, рассказал, как, однажды вечером, медведь подходил прямо к его костру, а Исаак Егорыч и не повер- нулся, думая, что это собака, ...а он, к ак фушкнет! И отбежал в гору. Я схватил ружье—осечка, за нож! А он: тюлеп—и пошел. Ну, сел чай пить нормально, огня подбросил. А утром, поди ты! Обдумался и испугался. Домой летел, как орел, на полусогнутых. — И ты, дядя Исаак, сдрейфил? — Бояться страшного надо, только голову в то время при себе держи. У меня на ружье нет надежды. Мне охота завести английский винчестер с подвижной скобой, мелконький. Я раскладываю на брезенте к у с ки кварца с вершины Аргыджека и кварц с клю- ча Исаак Егорыча, к у с ки зелено-каменных пород с вершины и образцы чистого кри-