Сибирские огни, 1931, № 5

— Каких еще ног? — Прежде тут татары жили — от их присловье осталось: свяжи коню две но- ги — две травы ест, свяжи три ноги — три травы ест, свяжи четыре ноги — всю траву с'ест. Хохочет Исаак. До Минусинского брода мы идем все вместе. Тропинка широка и хорошо утоптана, итги легко и по утреннему весело. На одном из поворотов выстал перед нами большебородый старичок под широкой войлочной шляпой на маленьком мохнатом юонишке. Притороченные к седлу мешки, отдувались за ним, аккуратный азям был подобран над болыпенными сапогами в дере- вянных стременах. — Откуда идете? — Это дед. Мы отвечаем обстоятельно. — Я то? А из Минусы вот еду. Нам, старикам, так то привышнее. — Не богат, а лопотист, — посмеивается Л. Г. После привала у Минусинского брода мы на два-три дня прощаемся со своими связчиками и уходим вверх но орепгной крутой тропе. Внизу позвякивают боталы ло- шадей, и, ворча, гложет студеный Крол неподатливый камень. В густом кедровнике Иссак приглашает нас «отдохнуть с первого поту». Сплош- ной кедровник однообразен. Отдельные деревья не так красивы, они как будто худы и болезненны на вид, ветви подвязаны серыми тряпками лишаев. — Это самый удобный для сбора кедровник, — говорит Исаак. — Видишь, де- рево высоко, да тонко, ударишь — дрожь по нем идет и верхушку тревожит. И густо- та удобная. Дерево от дерева недалеко — шага на три шагай, подставляй только колот. И, уставив деревянный тяжелый колот в землю около дерева, Исаак раскачивает и бьет по стволу. Кедр гудит, дрожит, потом начинает сильно встряхивать вершиной под грузными частыми ударами. — Вот! А потом шишки в машину вдут. «Машина» похожа на стеклянный валик, который вертится в стеклянной ван- ночке — маленький приборчик с письменного стола, при помощи которого так удобно наклеивать марки. Только «машина» велика и тяжела — она сделана из двух бревен, при чем выдолбленное кедровое бревно нарезано прямыми ребрами, а вращающийся кедровый валик — косыми. Вместо воды, которая наливается в стеклянный приборчик, здесь под каток, сы- плются кедровые шишки. Два человека поворачивают рычаг и, сильно прижимая де- ревянный валик, катают его взад и вперед, подсыпая шишки. Трет и мнет, катит и валит машина ореховые складни до тех пор, пока выбьются из лунок орех. Тогда чешуйки отвевают, или отсевают на сита. Исаак уже вытащил одно из амбарушки и показывает нам его ячейки, в которой при отсеве проскальзы- вают орехи. Орехи до зимы ссыпаются в крепкие амбарушки, — в сусеки чтоб не потревожил медведь. Часть ореха увезут осенью на вьюках. Когда по земи постелет пухлый снег и голубую его розваль запятнают маленькие зверинные следки — пойдет главный вы- воз. Приедут за орехом на санях по Минусинской широкой тропе. У избы, отдельно от толпы рабочих кедров, стоит огромный и мощный вековой кедр. Крупные сучья отходят чуть не от самой земли, сплетаются в крону необычайной густоты. Но половина его, обращенная к избе, вся порублена. — Зачем так порубили кедр? — А на растопку, — говорит Исаак, — у избе, у самой — далеко не ходить. Да и кедр не боевой, как с его шишку свалишь? Вот и щепит. Мы идем 'Все выше, густой кедровник начинает редеть, кедры растут уже остров- ками между длинных осыпей. Лаковые, скользкие заросли бадана сменяются одна — другой на каменистых и задернованных осыпях, я по влажным логам теснятся листья черемши. > ; ,