Сибирские огни, 1931, № 4

V ЗАМАНЩИНА I! из глухой, бессолнечной воды подымались, чуть откинувши стремительную свою крутизну, необычайно легкие линии «Стен». Лотом, около двадцати километров плыли мы чудесной Урманской петлей по «Голубому плесу», мимо скал «Кулачихи» и «Кре- стешникова». Изгибы каменных слоев взметывались вверх и они же повторились Ма- ной внизу. Мы обогнули Урманскую петлю и, нелсдаиные, опять впереди,—уже не из мол- чаливой воды, а из крутых голов сосен, из легкого дыма лиственниц и острых взметов елей — поднялись «Стены», как мощный, долгий, чистый звук, живое завершение всей масй>1 воды, зелени, жизни. Салик тихо сплывал по плесу, огибая небольшой мег. Шли дни—ровные, как золотые братья. 9 Главная улица Выезжего Лога изгибается у дома Василь Осиныча, как пологое коромысло, и спускается одним концом в лесу, другим—к Мане. Вдоль села тянутся с обоих сторон веселые гривкп холмов. Тот, что повыше— кормилец всего села: на нем лежат выезже-ложские пашни. Холодный ключ бежит у его подножья, теряясь в камнях и зеленых болотинках. Оба белогорья,—Кутурчин И Тихон,—поднимают над лесом свои снежные поля. Сидя на приступочке амбара, Василь Осипыч рассказывает о том, как построился Выезжий Лог. — В России еще дело было, в Витебской нашей губернии, тогда я сад помогал садить панский. Каждую яблоньку сам выходил. У их остались поврежденные яблонь- ки, я и говорю; «Отдайте мне их, панок, я их выправлю». Он отдал. Я их выходил— ну, стали яблоньки кудреваты, развесисты. Я —люби-и-тель! Лотом панок сад то продал. Не наше, конечно, добро. Нас не спросят. А нашей то земли вовсе мало было, кругом панская, так что на душу по полдесятины и мене приходилось. Вздумали мы тогда переселяться,—на повом то месте и на пашню, и на сады земли хватит. Приехали мы в Сибирь двадцать два года тому. Тайга—стеной. Морозы—не на- ши. Строиться надо—первое дело. Стояла эт-то в «Логу» Выезжая заимка, мы около и осели. Тут не то что садить, рубить не поспевали. Землю то так бы и распахал всю! Однако, пашню у тайги отымать не легко. Ну, крестьянин—что твой червяк, для удобрения земли работает, чтобы стала «добрая» земля. Пусти его в какую ни есть болотину—он и ее переест, перекопает, пережует. Тайгу переедает. Какие пашни там потом возлягут! Так то и стали мы с тайгой воевать. Тайга—дикое место. На низких местах хватало морозом, ушли, мы на тот вон угор, на самый солнечный грев. Год от году пашни ростам. Урожаи богатые. Смотришь кругом и радуешься — сколь дано человеку видеть хорошего! Старожилы все в тайгу за промыслом мимо нас хаживали, и мы за имя потяну- лись. Охота мужиков закружила вовсе, И сейчас у нас соболек ведется, а тогда было его! Ну—-кинулись, бнли их без ума, отпугнули зверка. Мужик думает: «сей год набью—вовсе разбогатею». А .то надо думать, чтобы зверь около тебя жил, не изво- дить сразу. И от него пользу свою получишь, и зверек живет, как ему надобно. Ну, там промысел, зверь, птица, рыба, орех, ягода—всем тайга-матушка пот- чевала. Жили. Зверь первые годы недалеко от нас жил. Много я ихнего разума насмотрелся! Вот будешь на Тпхон-Белогорье подыматься, течет там ключик с горы, и на одном скате есть в камне яминка. Вода туда копится. Вроде прудок стает. А над прудком талина ги-иб-кая. Я и вышел напротив из лесу. Гляжу—медведица, трое детенков при ей и пестун. Ребята, конечно, малые — залезет на талину, лапам схватится и качается, хвостиком по воде, по воде... Ему п весело! И сменяются: один повеселится, другой ползет.