Сибирские огни, 1931, № 4

были прозрачные. Необычайное обилие света ломилось через чистейший воздух. И, вдруг, видишь тяжелые берега, удвоенные темной водой и суровую темень леса. Ле- тяг вороны над черным стоячим плесом. Мрачная красота! Под мелким дождем мы с Ник. Вас. пристаем в маленькой своей лодочке то к одному, то к другому берегу. — Без рук останешься вовсе — не машина я, — ворчит Ник. Вас. — Как бы весельце, или пара! на Лопашных бы! Эх, ворочаешь, ворочаешь всю жизнь, а чо видно? Чем больше переходит Ник. Вас. на «мокрую работу», тем сильнее тоскует его сердце о бесплодности его жизненной борьбы. — Один я ломал на всех — никто не помог... Вероятно, если бы порылся Ник. Вас. в давно не тревожимых воспоминаниях — нашел бы он там и хороших соседей по неверной его жизни, но нужен для воспоми- наний человеку не такой хмурый день. Особенно, если полжизни у него в мокром за- бое, у темного родника человеческой алчности, в мутной пелене неистощимой ругани. Логическим завершением его мыслей поэтому является фраза: — Нет, водка сильно помогает. С простуды хорошо и от тяжелого сердца... И, немного подумав: — Не приучать бы детей это видеть, как отец пьет. Чтоб не знали етого в жизни. Нам только водкой и веселиться было. А может детям другое падет? А Стойчиков, тихонький, сидит согнувшись в кормовой греби. Ложится ему в глаза и веселый Маиский блеск, и хмурая ее покать, и быстрые шивера, и пороги. Обед у него всегда один: воткнет сало на палку, обжарит и ест с хлебом. — Ишь птичка просит: исть! петь! Не будешь ты сало исть, глупая, а хлебца не дам. Вот эт-то мы жили, как нас сожгли. — Тебя то, Серерьяныч, за что сожгли? Ты ведь на хуторах жил., — Как за что? Я ведь их тоже питал, партизанов то. Своего поддержать дол- жен. Что в том—на хуторах? Мы партизанов шибко жалели. — А тебе помощь дали потом? — Мне? Дали. У меня, вишь, весь скот белые угнали. Ни овечки не осталось. Корову дали. Только потом ей хозяин нашелся—я ему обратно и отдал. Такой же погорелый, как я—зачем его обидеть? У Нарвы Мана разбилась на'целую сеть рукавов. Чаще стали попадаться круп- * пые заторы. Везде по островам, среди облупленного тальника, виднелись застрявшие бревна. —• Когда то их скатят все? — Видишь, пустили в сильно большую воду. Как стала спадать, бревна и об- мелилпсь. Воду надо среднюю выбирать. Да протоки закрыть, да на опасные места, где бревна смеляются, зараныпе людей поставить. А там играй, как на музыке. Любо— молем плавить, хоть и трудно. Я — это могу... На ТимашеЬа ране работал. Тот выу- чит! Большие штрафы насчитывал за вставшие бревна, пожалуй, что и 1$т заработка ничего пе оставалось. Теперь, конечно, требуют не так — он свои два с полтиной все равно получит,—вот их и настряло тут! Век не выберешь! Берега разомкнулись и, вся в вечернем дыму,—от мокреца—вылпыла пз зеленой глуби деревушка, У большого дымокура тесно сбились лошади. Человек медленно по- хаживал у берега по плоту, закидывая и поводя белую удочку. Мальченка на острове рубил тальничек и обдирал корье. Сверху сеялся мельчайший теплый дождь. —Э х , высоко рубит, сукин кот, — Ник. Вас. вдруг отчего-то пояснел: — вро- де моего мальченка! Эй! Полезай в лодку — гнусу больно много! Мальченка ответил: — Корье еще не складено... \ Лодка пошла с саликом плечо к плечу, Ник. Вас. стал выгружать на плот ка- менные образцы. Солнце шло по сгибам трав п вершинам деревьев, ложилось в малые ложбинки, приникая к теплой земле. Только у Глухого Займища стояло темное плотное улово.